Фэнтези-2016: Стрела, монета, искра (CИ)

- Конечно, нет! Политику, историю и стратегию. Но всем студентам разрешалось посещать анатомический театр, и мне было любопытно.

Эрвин слукавил. Любопытство лишь отчасти было причиной. Главным образом он изучал трупы именно для того, чтобы избавиться от страха перед смертью. С этой же целью наблюдал и публичные казни на Площади Праотцов в Фаунтерре - повешение грабителей, колесование женоубийц. Он рассуждал так: если знаешь врага очень хорошо, понимаешь его мысли, угадываешь планы, помнишь, какими войсками он располагает, - ты будешь страшиться его меньше, чем врага неведомого.

- Любопытно? Как это странно, милорд, - любопытствовать о смерти. По мне, век бы ее не видеть!

- Смерть - обыденная штука, Луис, особенно - на Севере. Если вы не интересуетесь смертью, то на Севере будете мучиться от скуки.

- Милорд, простите за такой вопрос... Вы чего-нибудь боитесь? Наверное, ничего на свете, правда?

Чего я боюсь? Эрвин усмехнулся. Да, практически, всего! Старости, червей, нищеты, скрипа карандаша, простуды. Боюсь показаться глупым или смешным, сойти с ума, сделаться калекой, остаться бесславным и безвестным... Смерти, правда, не боюсь, но это - редкое исключение.

- Благородный человек страшится лишь одного - утратить достоинство, - ответил Эрвин словами отца. - А вы?

- Простите, милорд?

- Чего боитесь вы, раз уж о том зашло?

Разведчики замешкались, обнаружив следы очага. Осмотрели поляну - ничего примечательного на ней не нашлось, кроме кострища по центру. Около золы валялись заячьи кости и высохшие яблочные огрызки. Видимо, спутники мертвеца останавливались здесь на обед. Случилось это до гибели несчастного или после - понять было невозможно.

Заново найдя следы, отряд двинулся дальше, теперь забирая на восток.

- Так что же, Луис, поведаете о своем самом большом страхе? - продолжил беседу Эрвин.

Он ожидал, что механик назовет смерть любимой. Но тот подумал, потер подбородок и сказал:

- Понимаете, милорд... я-то не смельчак и не герой, я много чего боюсь... Но если так подумать, то страшнее всего - несвобода.

- Имеете в виду темницу?

- Нет, милорд. Страшно, когда кто-то тобою распоряжается, может сделать, что захочет. Ты - как будто вещь в чужих руках. Вам-то неведомо такое чувство, милорд...

Неведомо? Ах, что вы! Не далее, как при последней встрече с отцом, я наслаждался этим чувством!

- Да, меня боги миловали... Это вам рельсовая стройка у Фарвея так запомнилась?

- Не только она, милорд. Всякое случалось... Не знаю, будет ли вам интересно...

Луис помедлил, и, не дождавшись ответа, принялся рассказывать.

- Я был четвертым ребенком мастера-строителя. Мне удалось обучиться читать и писать в девять лет.

- Вот как!.. - вежливо удивился Эрвин, хотя и не был впечатлен.

Да, в девять, - не без гордости подтвердил Луис. Двое старших его братьев служили отцу подмастерьями, сам он был еще слишком мал. Впрочем, Луис не очень-то хотел учиться месить раствор и обтесывать камни - родичи говорили, что из мальчика такого ума получится хороший священник. (На словах о "таком уме" механик скромно понизил голос.) Но вышло иначе. Во время дождей рухнула кровля церкви, над которой работал его отец, и семья оказалась в большом убытке. Отец задолжал ростовщику кругленькую сумму - что-то около пяти золотых эфесов. Когда подошел срок уплаты, отец Луиса пригласил ростовщика на ужин. Скряга начал слепнуть на старости, ему становилось сложно управляться с подсчетами, и мастер-строитель знал об этом. За вином ростовщик завел речь о долге, тогда отец позвал Луиса к столу. "Ну-ка, сынок, сколько выйдет семью двенадцать?" Тот ответил: "Восемьдесят четыре". Отец сказал: "Вот мел, запиши-ка подсчет на столешнице". Луис записал. Тогда строитель сказал ростовщику: "Чтобы вести дела, вам скоро понадобится писарь, и придется ему платить - никто из грамотных работать за жратву не станет. Возьмите мальца к себе и спишите мой долг - обоим будет выгода". Далее принялись торговаться. Писарям платят не меньше двух елен в месяц, но Луис был мал, и ростовщик срезал оплату вполовину. Далее вычел за кров и еду, учел проценты. Получилось, мальчику следует отработать три года. Ударили по рукам, и Луис перешел во владение старикана.

- Хм... - сказал Эрвин, поскольку механик сделал паузу, ожидая реакции слушателя.

Луис надеялся, что его обязанности сведутся к счету и письму, но сильно ошибся. Вскоре он скреб полы в доме старика, прислуживал за столом, стирал одежду, выгребал отхожую яму. Он попробовал было возмутиться и получил дюжину розог. А затем еще по дюжине каждую субботу - в целях воспитания. Ростовщик боялся, что, когда он совсем ослепнет, Луис сможет обсчитывать его, и воспитывал в мальце верность. "Кого боишься - того не обманешь". Он велел перемножать и делить двухзначные числа, считал до пяти, и, если Луис не укладывался в это время, бил по лицу. "Чего это ты мешкаешь? Думаешь схитрить?" Чтобы избежать кражи, старик не выпускал мальца со двора весь первый год. В дни, когда ростовщик покидал дом, Луис оказывался заперт в подвале.

- Да уж, - сказал Эрвин.