Он рассказал о Джоакиновых мечтах, о странице из "Голоса", о заранее придуманном дворянском гербе, о леди Аланис Альмера... Позабыл про искровый кинжал, но потом вспомнил, упомянул и его.
- Стало быть, ты нанял странного охранника с искровым кинжалом, - проворчал тучный тюремщик. И так это значительно у него вышло, что Хармона осенило.
- Вы думаете, Джоакин служит на сторону?..
- Нанял ты, значит, странного охранника, - повторил толстяк. - Этот охранник зачем-то с шейландовцами пособачился. Потом защитил тебя от мелкого лордика. Потом с чего-то размечтался про замок и герб. Занятно выходит...
- Добрый господин, не верится мне в это...
- Да ну?
- Джоакин - он добрый малый... Глупый, горячий, голова в облаках... но добрый. Он даже разбойников в лесу не порезал насмерть, старался лишь ранить.
- Угу...
- Да и слишком у него башка всяким рыцарством забита. Разве смог бы он так ловко схитрить?
- Угу...
- И не знал Джоакин о Предмете, вот что! Кабы он служил графу, то мог бы сам привезти мне Сферу для продажи, незачем было в Уэймар ездить. А кабы служил кому-то другому - так откуда ему было в Смолдене знать, что именно мне граф поручит продать святыню, если я и сам тогда этого не знал? Я даже не знал, заеду ли в Излучину за письмом - это только по ходу решилось!
- Угу... - снова буркнул тюремщик и вдруг спросил: - А где сейчас этот Джоакин?
Хармон сглотнул.
- Я не знаю, добрый господин. Мы ведь повздорили перед самым... ну, перед тем как вы меня...
- Повздорили, значит?
- Верно. Он, Джоакин, шибко нос задрал: дескать, он - герой, а Хармон-торговец - отребье. Я ему не спустил, мордой натыкал. Он разобиделся и ушел. Так все было!
- Так было, значит?
- Да вы слуг своих спросите! Они когда в гостиницу пришли, то там всех моих людей застали, а Джоакина-то и не...
Хармон осекся. Тьма! Проклятая тьма! Мои люди в гостинице - что с ними сделали?! Как же я не вспомнил раньше? Бедняжка Полли! Где ты, что с тобой?
- О чем подумал? - требовательно бросил тучный.
- Мои люди, добрый господин... Что с ними будет?
- От тебя зависит, дружок. И что с тобой самим будет - это тоже.
- Добрый господин, могу ли я спросить, они все живы? Там девушка была, Полли...
- Потрудишься как следует - выживут.
- Что мне сделать? Только скажите!
Тюремщик расплылся в неприятной ухмылке.
- Всякие есть мыслишки. Но ты сперва посиди еще недельку со своим новым приятелем, подумай - авось еще что полезное вспомнишь.
- К Джеку?! Добрый господин, смилуйтесь! Я не переживу еще неделю! Я не молод, тело стареет, силы уже не те! Вы убьете меня!
Тучный развел руками.
- Добрый господин!.. - Хармон рванулся вперед, собираясь упасть на колени. Его щиколотки были привязаны к ножкам стула, и он опрокинулся навзничь, увлекая за собой табурет.
Тюремщик расхохотался:
- Шут бородатый! Ладно, я дам тебе фунт сухарей. Смотри, не сожри сразу же, а то еще лопнешь. Ну-ка, браток, выдай ему гостинец и отправляй к Джеку!
Давешний верзила с дубинкой - он сменил кожаный фартук на красную рубаху - отвязал Хармона от стула, поднял на ноги и надел на голову мешок.
* * *
Я пропал. Мне конец, - думал Хармон Паула Роджер. Пахло сыростью и тлением. Стояла кромешная тишь. Слышно было, как по стене сбегают капли воды.
Он съел все сухари в тот же день, когда получил их. Сперва аккуратно разделил на семь горок - из расчета на неделю. Разложил вдоль чистой стены. Чистая стена - противоположная той, у которой сидит мертвец. В каждой горке вышло по пять сухарей, кроме последней - в ней было четыре. Если удовлетвориться пятью в день, то можно прожить неделю. Хармон принялся за первую горку. Размочил сухарь в тонкой полоске влаги, тянущейся по стене. Для этого пришлось прижать его к трещине на долгие минуты, поворачивая то одной, то другой стороной. Затем Хармон Паула сунул его в рот. Говорят, с голодухи даже редька слаще меда. Хармон убедился в обратном: сухарь не показался изысканным лакомством. Это был безвкусный кусочек хлеба, и он был чертовски мал. Сухарик упал в желудок, как в черную бездну, и исчез без следа. Голод ничуть не стал слабее.
Хармон размочил и проглотил второй, третий. Пропасть не заполнялась, а, напротив, становилась все более ощутимой и зияющей. Пульсировала в брюхе, рычала и царапалась - дикий зверь, которого малая добыча не удовлетворила, а лишь раззадорила. Казалось, вот-вот желудок начнет всасывать и переваривать сердце, легкие, печень Хармона.
Следующие сухари он сгрыз, не размачивая. Не терял времени попусту - просто швырял в рот и ожесточенно жевал, постанывая от злости и нетерпения. Когда первая горка подошла к концу, голодный зверь в брюхе еще только лишь проснулся и приступил к трапезе.