Феодал

И заметил: визитер удивился. Его удивление длилось несколько секунд. Затем Гумно разразился веселым смехом:

— Ну, ты шутник… Даешь, парень! От тебя первого слышу такое. Нет, я не могу… Во выдумал!

— Значит, нельзя?

— Да кому это надо?! Э, погодь, ты серьезно, что ли? Совсем головой нездоров, да? Главного-то ты не усек: для нас с тобой хорошая жизнь начинается! Кто теперь твои соседи? Уже не феодалы, а наместники, причем все пошли добровольно! Губайдуллин чуть ли не вприпрыжку прибежал. Перонелли пришлось уговаривать, но и тот скоренько разглядел, с какой стороны на бутерброде масло. Люкер, Андриадис, Мбунумве поняли с полуслова. Еще несколько дальних от тебя, ты их вряд ли знаешь… У нас теперь королевство из девяти провинций… то есть было из девяти дня четыре назад. Сейчас, может, уже из пятнадцати — не я один послан к соседям.

— А Бао Шэнжуй? — спросил Фома.

— Это какой? Это тот китайча, чьи земли за твоими? К которому раньше почти все китайцы уходили? Как же, наслышан. Он будет следующим. Дураков нет.

— Это почему же?

Гумно в сердцах хлопнул себя по колену:

— Слушай, ну ты думаешь, прям как баобаб растет — в год по сантиметру. Еще раз говорю: совсем другая жизнь у тебя пойдет. Проникнись! У всех, кто чего-то стоит, другая жизнь пойдет. Плоскость — она сама определит, кто чего стоит, кому наверху быть, кому на брюхе ползать, а кому вообще жить не надо. Насчет себя ты уже доказал, тебе и быть наместником. Назначишь старост в оазисах, подучишь из пополнения трех-четырех караванщиков и гонцов с полномочиями решать дела на месте, ну сам иногда явишься с инспекцией, когда охота придет ноги размять, а грузы и без тебя дойдут… Понял? Выбери себе оазис поприличнее, живи да радуйся. Гвардию себе заведи, чтоб уважали. Заставь бездельников дом тебе построить — настоящий дом, а не халупу. Или ты свободой дорожишь? Нет? Правильно: на хрен она нужна, такая свобода! Короче: служишь королю, платишь ему десятину, а взамен получаешь человеческие излишки, и делай с ними что хочешь. Служба необременительная.

— То-то тебя ко мне погнали, — с издевкой сказал Фома. — Бобик, апорт!

— Э! — Гумно пренебрежительно махнул рукой. — Это что! Это ерунда. Подумаешь, прогулялся. Вообще-то есть у меня пара толковых ребят, только они пока плохо обученные, вот я и решил сам к тебе наведаться. Для меня пустяк, а королю будет приятно. Он тобой особенно интересуется.

— Это почему же?

Явно наслаждаясь, Гумно выдержал долгую паузу. Потом полез в карман шорт и достал небольшую фотографию.

Фома не удивился: кто ж дивится эфемерным вещам! Безусловно, можно выспать и «Кодак» с принадлежностями, дело нехитрое. Можно выспать множество вещей, жаль только, что не все они, будучи полезными там, полезны и здесь. Например, радио. Как было бы хорошо снабдить все оазисы портативными радиостанциями и самому разгуливать с невесомым «уоки-токи» — да черта с два! Уже испробовано. Радиосвязь на Плоскости невозможна — местный сволочной эфир не пропускает радиоволн.

— Портрет короля. — Гумно протянул фотокарточку. Видно было, что он недоволен: карточка помялась в кармане.

— Медленно встань, повернись спиной и отойди на пять шагов, — скомандовал Фома, извлекая «марголин» из-за пояса. — Фото оставь на камне.

Громко фыркнув, Гумно подчинился. Даже руки положил на затылок. Глумишься, мол? Ну-ну, не возражаю. Ты на своей земле, а значит, в своем праве, а только все равно ты дурак…

Фома неспешно приблизился к валуну. Косясь на недвижного Гумно, поднял мятый картон.

С фотокарточки на феодала смотрело его собственное лицо.

Пятичасовой безостановочный переход — легкая физзарядка для феодала. Для Георгия Сергеевича, разменявшего седьмой десяток и вдобавок три года сидевшего сиднем в своем крошечном оазисе, испытание оказалось более чем серьезным.

— Все-таки вы были правы, — сказал Фома. — Теперь ваша гипотеза доказана: сюда попадают не оригиналы, а копии. И еще одно: я окончательно поверил в бога. В местного бога. В бога, действующего только в нашей вселенной — на Плоскости. Не удивлюсь, если он ее и создал.

Они присели передохнуть на гребне бродячего бархана. Это место Фома считал сравнительно безопасным. В полном безветрии, тихо шурша, сыпался песок. Что гнало его, почему бархан вечно полз, описывая на местности странные кривые, и почему он никогда не покидал треугольника, образованного ближайшими оазисами, Фома не знал и сейчас не был склонен решать безнадежные головоломки. Пусть себе ползет. Ни горячих, ни холодных вихрей над самодвижущимися песками практически не бывает — вот и ладно. Это главное.

Они прошли уже больше половины пути. Остаток Фома в одиночку преодолел бы часа за три. Со старым учителем в качестве компаньона он опасался вообще не дойти. Георгий Сергеевич ни разу не пожаловался на усталость, но зачем что-то говорить, когда и так видно: еле тянет.

Фома размышлял.

— Свернем ко мне, — сказал он, приняв решение. — Крюк есть, но небольшой. Зато отдохнем по-человечески.

— А? — Георгий Сергеевич никак не мог отдышаться. Зашелся кашлем. — Простите, я не понял… К вам?