— Не-а. — Ученик перестал читать. — Светло. Во какие щели.
— То-то, что щели. Мог бы, между прочим, кровлю поправить.
— На кой? Дождей-то нет.
— Для порядка. Ладно, сообрази-ка мне чего-нибудь пожрать. Сутки не ел.
Согнав ученика, он повалился на лежанку. Весьма неохотно Борис выбрел из «коттеджа» и вернулся с охапкой хвороста. Скоро в очаге заплясал огонь.
— Суп есть? — спросил Фома.
— Не-а. Только чай и лепешки.
— И то ладно. Лепешки разогрей.
— Масла мало, кончается.
— А ты насухую разогрей.
— Угу… Как сходил — нормально?
Фома рассказал про Патрика и Автандила. Ученик отреагировал кратко:
— Кретины. Оба.
Хотелось его осадить, но Фома не стал. Чтобы не задремать, спросил об Оксане:
— Чего это она там одна слоняется? Оазис изучает, что ли? Одного дня ей на это не хватило?
— А ну ее, — скривился Борька. — Принцесса, блин. Недотрога. Сперва только и делала, что болтала, теперь молчит.
— А ты что?
— А что я? Я ничего.
Фома хмыкнул.
— Молчащие женщины непобедимы, пора знать. Разговори ее.
— Ага, «разговори»! — обиделся ученик. — Умная больно. Воображает. О, говорит, тут у вас озеро. И ну купаться. Я ей и объяснить не успел, что это не озеро, а рисовая плантация, только без риса… Она юбку сбросила, разбежалась — и нырь! Вылезла вся в грязюке, и я же оказался виноват. Сперва обложила меня по-всякому, теперь молчит. Брезгует, типа.
— И ты молчишь?
— А то. На поклон мне к ней идти, что ли? Ничё, проголодается — придет.
— А как она по хозяйству? Делает что-нибудь?
Вопрос был излишним, Фома и так все прекрасно видел. Он только хотел подразнить Борьку.
— Щазз, делает! — совсем обиделся Борис. — Я лепешек напек, она и не подошла. Ходит вон… голодная. Хочешь, мол, похудеть, спроси меня как.
— Давно не ест?
— Второй день.
— Ты объяснил ей, что белоручек здесь не ценят?
— А то!
— По соплям — пробовал? — с виду строго, но внутренне потешаясь, осведомился Фома.
Ученик скривился:
— Не-а. Без толку. И потом, она женщина… ну, то есть девушка.
— Это что, аргумент?
— Какой есть. Я ей по соплям, а она возьмет да и утопится вон в той луже всем назло. Грозилась уже. Кто тогда виноват будет — я?
— Ты и будешь, — подтвердил Фома. — Не я же.
— Это почему же не ты? Кто меня здесь с ней оставил?
Мальчишка, совсем еще мальчишка… Фома выдержал педагогическую паузу. Длинно, напоказ сплюнул сквозь зубы на пол. А когда заговорил, самое внимательное ухо не уловило бы в его тоне ничего, кроме ледяного презрения:
— А ты, я вижу, хорошо устроился. Хочешь отвечать только за себя — вот тебе хижина, вот тебе плантация, вот тебе посевной материал. Работай, плати десятину и не ной. А если будешь плохо работать, я тебя выгоню. Что молчишь? Не нравится? Тогда изволь отвечать за других. Умей договариваться. Учись гнуть людей для их же пользы. Феодал ты или дерьмо на палочке?
Борис обиженно засопел и полез в спор. Фома махнул на него рукой:
— Молчи уж. Вон лучше дров под чайник подбрось. Долго мне ждать?
Он все-таки задремал и проснулся с великой неохотой, когда Борис прокричал ему побудку прямо в ухо. Вот урод. Нет, без толку все нотации… Словами учить его еще рано, а пороть — поздно.
Может, и впрямь «научить его плавать» радикальным методом — за шкирку и в воду?
И сейчас же Фома подумал: «Какого черта? Я ведь уже решил. Или это мне самому хочется дать задний ход? Сдрейфил я, что ли?»
Он повертел эту мысль так и эдак. Нет, вроде не сдрейфил. Во всяком случае, не настолько, чтобы отказаться от задуманного.
— Подай чай сюда… стряпуха.
Борька повел носом, однако смолчал. Понял по тону, что учитель шутит, и в бутылку не полез. «Все-таки взрослеет», — явилась теплая мысль и задержалась ненадолго, приятно грея.
После трех лепешек и кружки чая в сон потянуло уже совершенно неудержимо. Принимая пустую кружку, Борька споткнулся о рюкзачок.
— Ого! Что там?
— Гранаты, — сказал Фома, зевая. — Две РГД и две «Ф-1». Еще обоймы для «маргоши». Ну и барахло всякое. Положи в угол аккуратно.
— Выспал, что ли? — спросил ученик, потирая ногу.
— В оружейном магазине купил. С новогодней елки снял. С неба упали — чуть не по голове. Не задавай глупых вопросов.
— Это я к тому, что ты, вижу, спать намылился, — несколько обиженным голосом заметил Борис. — Не выспался в спальне?
— Выспался, — ответил Фома, уронив голову на набитый сухой травой мешок. — Только это позавчера было. Я еще после спальни прошвырнулся немного… У Пурволайненов был, у Юсуфа… точку проверил… ту, что на северо-востоке, за оазисом Гвидо… и еще…
Не договорив, он уснул. Ему снилась клейкая глубина и зависшие в ней тупоумные губошлепые рыбы, смахивающие на исполинских морских окуней. Среди них выделялось чудище, способное без всякого труда заглотить человека; оно подплыло совсем близко, открывая и закрывая пасть-капкан и шевеля жабрами, но не стало глотать, а лишь пучило глаза в изумлении. Застрявший в глубине человек не вписывался в рыбьи представления о враге или пище. И какое рыбе дело до того, что человек мучим удушьем и страхом?