Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Но, дозволяя сопротивление по вопросу чисто религиозному, Кальвин в то же время своими мнениями политическими давал возможность распространить его и на другие области деятельности. Идеал государя, который он считал истинным представителем божества на земле и который изображен им в противоположность тем, кого Бог посылает на землю как средство наказания за грехи, — был слишком резко выставлен, чтобы оговорки Кальвина относительно безусловного повиновения могли сохранить силу. «Государи, — говорит он, — должны помнить, что их имущество не частная собственность, что оно предназначено для блага всего народа, Что, поэтому, они не могут злоупотреблять им, не нанося этим обществу обиды, потому что их доходы — народная кровь. Они должны понимать, что налоги и подати суть средства для удовлетворения общественных нужд, что отягощать ими бедный народ, значит совершать акт тирании и грабежа. Наконец, они не должны входить в чрезмерные расходы и сыпать деньгами»[319]. В другом месте он еще решительнее определяет обязанности истинного государя. «Государи предназначены быть блюстителями спокойствия, чистоты, невинности и умеренности в государстве; их обязанность не покрывать преступников, а напротив, ненавидеть злых, притеснителей народа и гордецов и искать, повсюду добрых и верных соратников. При этом они должны защищать добрых от злых и оказывать помощь угнетенным»[320]. Очевидно, что коль скоро лишь на тех, кто правит мудро и благочестиво, лежит печать божия, если лишь они одни могут повиноваться церкви, охранять истинную веру, то сопротивление, дозволенное против тиранов в случае насилия в деле религии, переносится и на все остальные случаи…

Что же гарантирует народу лучшие порядки после свержения тирании? Какая форма правления наиболее способна облегчить тягость народа, обеспечить его свободу?

Кальвин разрешил и этот вопрос, и своим решением дал верным еще большее право расширить область сопротивления.

Существует три формы правления: монархия, аристократия и демократия[321]. Каждая из них представляет и свои выгоды, и свои невыгоды. Которую же из них предпочтительнее пред всеми другими должен выбрать народ?

Когда-то, еще при начале своего поприща, Кальвин решил вопрос в пользу монархии. Тогда французский король еще не стал открыто на сторону «врагов истины», и Кальвин рассчитывал повлиять на Франциска I. Он посвятил ему первое издание своего «Institution» и превознес в нем монархическую форму правления. Но его ожидания не сбылись, и его проект, при содействии власти уничтожить во Франции суеверие и безбожие, пал. Неудача значительно изменила характер его политических мнений, и он явился если не открытым противником, то зато сильным недоброжелателем королевской власти и больших государств. «Велико, — говорил он впоследствии, — неразумие тех, кто жаждет иметь могущественного государя, и заслуженное наказание несут те, кого не могут исправить даже часто повторяющиеся опыты»[322]. Не часто случается, а если и случается, то как чудо, когда короли настолько умеренны, что следуют по пути справедливости и прямоты; не менее редкий случай и то, когда они обладают такою дозою благоразумия, что видят, что полезно и хорошо[323].

Поэтому-то лучшей формы правления не следует искать в монархии, потому что лучшею может быть названа та, при которой народ пользуется наибольшей свободой[324], а монархия гарантирует ее всего менее. Сама Библия указывает на такую форму правления как на лучшую и наиболее достойную для народа израильского. «Изменники и люди вероломные те, кто уничтожает эту форму правления, дающую свободу, или кто старается ослабить ее»[325].

Но, с другой стороны, Кальвин не склоняется и в пользу демократии. По его мнению, она легко перерождается в анархию[326], потому что во все времена народ оказывался неблагодарным, легковерным, склонным к переменам и новизне, да и во всех тех странах, где народ получал власть, возникали смуты и волнения[327]. Народное господство, «тирания демократии» представлялись Кальвину поэтому еще большим злом, чем власть одного[328]. «Сравните, — говорил он своим слушателям, — тирана, предающегося всевозможным жестокостям, с народом, у которого нет ни правительства, ни власти, но все равны, и вы увидите, что в этом последнем случае среди народа неизбежно возникнут гораздо более ужасные смуты, чем если бы он находился под гнетом самой непомерной тирании»[329].