Но вот и оборотная сторона всего того, о чем мы только что говорили. Та же самая поэма, которая так высоко ставит вассальные добродетели, представляет собой долгий рассказ о битвах, которые ведут против своих сеньоров вассалы. Иногда поэт проклинает их. Чаще ограничивается повествованием. И нет никакого сомнения, что подобными распрями была полна неспокойная и трагическая действительность. Думается, что поэтические картины бледнее того, что на самом деле происходило в действительности. Борьба крупных феодалов с королями; войны могущественных баронов со своими собственными слугами-вассалами; увиливание от военной службы, слабость вассальной армии, неспособной с первых дней своего существования справиться с завоевателями, - об этом и тому подобных фактах и событиях мы читаем на каждой странице истории феодализма. Вот, например, о чем свидетельствует документ конца XI века, в котором монахи монастыря Сен-Мартен-де-Шан, озабоченные выплатой арендной платы за мельницу, оговаривают все возможные помехи для этого, и, в частности, разорение мельницы в результате войны, которую затеют ее хозяева, два мелкопоместных дворянина. Выражено это опасение следующим образом: «если случится, что они учинят войну своим сеньорам или кому-нибудь еще». Иными словами, в те времена первым приходил на ум в качестве возможного врага именно господин. Но надо сказать, что поэты были гораздо суровее к предательству, чем жизнь. Легенда рассказывает, что Герберт де Вермандуа, который так подло предал Карла Простоватого, своего господина и короля, погиб, как погиб Иуда, повиснув на дереве. Но из истории мы знаем, что умер он в очень преклонных годах и умер от старости.
Но, конечно же, наряду с дурными вассалами были и хорошие; а больше всего тех, которые под влиянием корысти или настроения колебались от преданности к предательству. Так что перед лицом стольких свидетельств, противоречащих друг другу, нам остается только повторить строки поэта из «Коронации Людовика»:
Все принесли клятву верности, И тот, кто ей будет верен, И тот, кто забудет сразу.
Несмотря на наивность, этим объяснением не следует пренебрегать. Человек средневековья был, с одной стороны, глубоко привержен традициям, с другой - был игрушкой своих безудержных страстей, ему было легче почитать правила, чем постоянно им следовать. Те же самые противоречивые тенденции мы отмечали и в главе о кровном родстве. А это значит, что узел антиномий нужно искать глубже - в самом институте вассалитета, в его пороках и в его противоречиях.