Свободный человек, которого судит собрание свободных людей, и раб, которого судит один хозяин, - это разделение не могло уцелеть среди тех социальных перемен, которые претерпело феодальное общество, в частности, когда такое количество в прошлом свободных людей стали рабами, сохранив немало черт и особенностей своего прежнего статута и в своем новом положении. Право быть судимым «равными себе» никогда не давалось людям из нижних социальных слоев. Впрочем, это право стало исчезать из обихода тогда, когда общество, все больше иерархизируясь, вытесняло и старинные принципы правосудия, в том числе и принцип равенства перед судом, рожденный общей для всех свободой. Но во многих местах сохранился на практике обычай, распространявшийся не только на свободных зависимых, но и на сервов, которых судили если не равные им, то, во всяком случае, подданные того же хозяина. В областях между Сеной и Луарой правосудие продолжало осуществляться «общими судами», на которых должно было присутствовать все местное население. Что же касается судей, то мы видим, что очень часто они назначались по традиции, принятой в империи Каролингов, то есть прямо на собрании теми, кто обладал юридической властью, и назывались «эшевенами». По мере того как общество все больше феодализировалось, обязанность заседать в суде за-крепилась за определенными держаниями и стала наследственной. В других местах, похоже, сеньор или его представитель окружал себя произвольно выбранными нотаблями округа, именовавшимися «добрыми людьми». Но расхождения расхождениями, а суть оставалась общей. Вполне возможно, удобнее было бы говорить о королевском суде, суде баронов или сеньоров. Но справедливым это будет только в том случае, если помнить, что ни король, ни могущественные бароны обычно никого не судили лично; не судили лично и сеньоры и даже деревенские старосты. Глава собирал и председательствовал над теми, кто произносил и вершил суд, он напоминал правила и вводил их в приговор. «Суд выносит решение, а не сеньор», - гласит английский документ (335). Вместе с тем будет весьма неосторожно, если мы преувеличим полномочия, которые были предоставлены судьям, или, наоборот, их преуменьшим. «Скорей, скорей, поспешите мне вынести решение суда», - говорил нетерпеливый Генрих Плантагенет, требуя от своих верных приговора для Томаса Бекета (336). Его слова достаточно хорошо показывают ту границу, которую власть главного могла положить беспристрастности судей, и вместе с тем ту невозможность для самого властного из тиранов обойтись без коллективного решения.