Фердинанд Мари де Лессепс. Его жизнь и деятельность

Друзья действительно сошлись. Было решено, что Лессепс воспользуется отъездом в Байонну одного французского семейства и присоединит к нему на площади Correos переодетого Морену, а маршал даст полиции приказ искать преступника в другой части города. Одним словом, Морена был спасен, и это дает Лессепсу повод опровергнуть рассказы о жестокости Нарваэса. Но едва ли это обоснованно. Гораздо вернее взглянуть на этот эпизод как на обычное явление кумовства и протекции, только в области политических преступлений. Тех, кто не имел чести учиться вместе с маршалом, агенты полиции могли ловить, не расстраивая нервов Нарваэса, – и в этом случае маршал был действительно жесток. После уз дружбы только сильное давление со стороны и протекция могли повлиять на его решения. Сам Лессепс приводит рассказ об этом. Вскоре после хлопот с Мореной к нему явилась девица Монтихо, племянница его матери, впоследствии жена Наполеона III. Речь опять шла о спасении осужденных. Два полка, стоявшие в Валенсии, не зная, чем кончился мятеж в Мадриде, тоже подняли знамя восстания, которое также было подавлено. В смуте приняли участие представители лучших испанских фамилий, но приговор был оглашен суровый – смертная казнь. Исполнение этого приговора замедлилось лишь в ожидании конфирмации королевой. Этим воспользовались заступники. Сестра одного из осужденных добилась, через девицу Монтихо, свидания с королевой и успела склонить ее к прощению. Однако Нарваэс, забыв о Морене, настаивал на принятом решении и даже грозил отставкой в случае его отмены. Новый перерыв еще раз отсрочил конфирмацию. Королева уехала в Аранхуэс, не подписав приговора. В этот момент обратились к Лессепсу. Дело было нелегкое, но он решил попытаться. Он послал за почтовой каретой и поехал в Аранхуэс. Как поступить – он решил дорогой.

Все министры были в сборе, когда приехал французский посланник. Он попросил доложить о себе Нарваэсу и, когда тот вышел, с самым серьезным видом объявил, что уезжает.

– Я приехал проститься с вами, – сказал Лессепс. – Вы знаете условия моего назначения к вам. Предполагалось, что я буду иметь влияние на ваше правительство в примирительном духе, и вдруг узнаю, что девица Монтихо, представительница знаменитейшей испанской фамилии, напрасно просила моего заступничества, скорее полезного, чем вредного для вас. Мне остается удалиться, и я прощаюсь...

Нарваэс пристально взглянул на Лессепса. Но, как искусный дипломат, француз был непроницаем. Оставалось отказать или согласиться, и Нарваэс решился на второе.

– Берите головы этих людей, – сказал он, смеясь и пожимая Лессепсу руку.

На этом роль Лессепса как миротворца не кончилась. Немного позже случилось другое событие. Французское коммерческое судно в Бильбао взяло на борт сорок пять политических преступников и вышло ночью в море. Однако ему пришлось вернуться из-за непогоды, и тайные пассажиры были захвачены полицией. Французский консул сейчас же телеграфировал об этом Лессепсу, и Лессепс в третий раз стал спасителем: эмигрантам позволили покинуть Испанию.

Все эти акты гуманности не входили, конечно, в прямую обязанность французского посланника и были защитой скорее чужих подданных, чем интересов отечества. Правда, Лессепс являлся в этом случае как бы носителем принципов 1792 года, возлагавших на Францию поддержку дела свободы у всех народов, но, во-первых, защита, например, карлистов, сторонников абсолютизма, вовсе не касалась этого принципа, а во-вторых, само применение его, допуская, что это было оно, носило печать дореволюционной эпохи – непотизма.

С французской точки зрения, заслугой Лессепса было заключение выгодной почтовой конвенции с Испанией, – конвенции, о которой до него без успеха хлопотали целых семьдесят лет. Говоря же вообще, он обнаружил в Испании удивительную способность ладить с партиями самых противоположных стремлений. Вот почему его послали распутывать такой гордиев узел, как дружественное вмешательство французов в дела итальянцев.

Глава II. Миссия в Рим