Тусклый проблеск таящегося за горизонтом солнца бросал мертвенно-холодный свет на унылую снежную равнину с купами кустарников по берегам реки. Дальше к северу и они исчезли. Все вокруг, казалось, оледенело от холода. Не видно ни птиц, ни зверей, и лишь санный путь, оставленный в снегу прошедшими ранее нартами, говорит о том, что какая-то жизнь здесь все же существует.
Переночевав в небольшой деревеньке, к вечеру следующего дня добрались до Сухарного. Там, на низменном островке посреди реки, построены укрытия из дерева приют охотников и рыбаков. Но где же они? Лишь искры, летевшие в небо будто прямо из сугроба, указали на признаки жилья. Туда и свернули заметно повеселевшие в предчувствии отдыха собаки. Их лай вызвал движение в сугробе. Из-под снега один за другим вылезли облаченные в меха казаки.
— Вот и пополнение! — раздался радостный бас, и Врангель узнал голос Татаринова.
Пока проводник-якут привязывал собак, Татаринов пригласил проследовать за ним в жилье. Узким коридором, вырытым в снегу с подветренной стороны балагана, Врангель с Козьминым протиснулись внутрь. Там, в низкой избушке около двух аршин высоты, построенной из наносного леса, горел очаг, было несколько дымно, но тепло. Горячий чай и отварное оленье мясо подкрепили силы путников.
— Ладно мы заждались, — трубил севший, как и гости, на медвежью шкуру Татаринов. — А собаки наши совсем заскучали. Так и рвутся в поход.
Потягивая чай, казачий сотник то и дело бросал испытующий взгляд на Козьмина, которого видел впервые, словно спрашивал сам себя: а этот не отяготит ли нас? Врангель, понимая ход его мыслей, представил своего спутника, отрастившего на пути от Якутска придававшую ему солидность бороду, и пояснил, что они товарищи по совместному кругосветному плаванию и на Прокопия Тарасовича он полагается как на самого себя. Козьмин же держался достойно и уверенно, как будто полжизни провел, ночуя в снежных сугробах.
Спали крепко, покойно. Весь следующий день ушел на сборы. Увязывали в непромокаемые кожаные тюки собачий корм (юколу [18]из муксуна и две с половиной тысячи замороженных сельдей), провиант для себя — ржаные сухари, говядину, сахар, крупы, соль, копченую юколу... Для укрытия от непогоды и ночлега в пути должна была служить большая коническая палатка, сшитая из оленьих кож. Из инструментов, помимо хронометров, секстантов, ртутного термометра, трех компасов, Врангель взял в поход зрительную трубу и телескоп.
Поскольку для северных странствий не было придумано ничего лучшего одежды коренных жителей, все путники были облачены одинаково — в парки, кухлянки, меховую обувь — торбаса. Лишь шапки, у одного лисья, у другого волчья, у третьего из соболя, отличали их друг от друга.
Плотно упакованные тюки с провиантом разместили на шести так называемых завозных нартах, по двадцать пять пудов на каждой. На остальных трех, помимо путников, предстояло везти инструмент, палатку и другие походные вещи.
Зная о страхе проводников-якутов перед воинственными чукчами, Врангель сказал им через Татаринова, что целью маршрута будет пройти лишь немного дальше Большого Баранова Камня, за которым начинались владения чукчей. По пути намечалось сделать склады с продовольствием на обратный путь. От Баранова Камня, как прикидывал Врангель, якуты с пустыми нартами будут направлены назад. Основной же отряд в сопровождении казаков проследует далее на восток, к Шелагскому мысу.
И вот все собрано, тюки крепко привязаны ремнями к нартам. По команде Татаринова проводники, подняв отдыхавших на снегу собак — по шесть пар в каждой упряжке и вожаком во главе, — начали запрягать их.
— Что, Кучум, пора в дорогу? — Татаринов ласково потрепал по загривку мощного сложением, черной шерсти пса, которому предстояло вести передовую упряжку.
Тоскливый вой сотни тронувшихся в путь собак мрачно отозвался в замыкавших реку сопках.
Полозья нарт с вечера облили водой, и, благодаря покрывшей их ледяной корке, нарты легко скользили по крепко утрамбованному ветрами снегу. На берегу небольшой реки миновали деревянный крест, когда-то поставленный здесь экспедицией Биллингса-Сарычева.
Северная часть горизонта с простиравшимся вдаль ледовым покровом терялась в густом тумане.
Управлявший упряжкой Татаринов и занимавший середину длинной нарты Врангель сидели на ней боком, опустив ногу на полоз, чтоб удобнее было соскочить, если на ухабе нарты начнут переворачиваться. В одной руке Татаринов держал ремень упряжки, в другой — толстую, обитую на конце железом палку, обвешанную колокольчиками, оштол, или прудило, служившую для управления собаками, экстренного торможения нарт или же для подмоги усилиям упряжной стаи: когда собаки тянули нарты в гору, вожатый помогал им, упираясь оштолом в снег.