Ференц Лист

Но для реального воплощения мечты в жизнь требовались деньги, и немалые. Тогда-то и родилась идея создания патронатных, или Вагнеровских обществ (Patronatsverein, Wagnersverein) для сбора добровольных пожертвований на постройку «храма искусства». Постепенно Вагнеровские общества начали возникать не только в Германии, но и в России, Голландии, Швейцарии, Бельгии, Англии, Франции, Италии, США и даже в Египте.

Как только Лист об этом узнал, он, несмотря на возражения Каролины Витгенштейн, всегда недолюбливавшей Вагнера, стал членом сразу нескольких Вагнеровских обществ. Борьбу Вагнера за торжество его музыкальных идеалов Лист считал борьбой за новое искусство в целом. Байройт отныне находился под его пристальным вниманием.

Словно почувствовав, что лед между ними начал растапливаться, Вагнер 18 мая 1872 года написал Листу трогательное письмо с приглашением приехать на торжество закладки первого камня будущего байройтского театра. Не будем забывать, что идея такого театра принадлежала именно Листу; он неоднократно высказывал ее, правда, имея в виду Веймар. Вагнер писал:

«Мой великий и дорогой друг! Козима утверждает, что ты не приедешь, даже если я тебя позову. Выходит, нам, так много перенесшим, придется пережить и это! Но я не могу не звать тебя. И я заклинаю тебя, когда говорю: „Приди!“ Ты вошел в мою жизнь как величайший человек, к которому я когда-либо обращался с дружескими словами. Ты постепенно отошел от меня, быть может, потому, что я стал менее близок тебе, чем ты мне. На твое место, чтобы удовлетворить мое жгучее желание сознавать тебя полностью своим, пришло твое самое верное повторение, твое вновь рожденное „я“. Таким образом, ты во всей своей красоте живешь перед моим взором и во мне, и мы принадлежим друг другу до могилы. Ты первый облагородил меня своей любовью; теперь с той, которая стала моей женой, я готовлюсь к другой, более возвышенной жизни и смогу осуществить то, что был бы не в силах выполнить один. Так ты стал для меня всем, в то время как я значу для тебя так мало. Какое огромное преимущество у меня перед тобой! Если я вновь говорю тебе: „Приди!“ — я хочу этим сказать: „Приди к самому себе!“ Здесь ты найдешь самого себя. Благословения и любви тебе, что бы ты ни решил. Твой старый друг

Рихард»^[668].

Лист не приехал, однако 20 мая написал ответ:

«Благородный, дорогой друг! Я настолько тронут твоим письмом, что не нахожу слов. Но от всего сердца я надеюсь, что все тени и обстоятельства, держащие меня в оковах вдали от тебя, исчезнут и вскоре мы увидимся снова. Тогда и ты поймешь с полной ясностью, насколько неотделима моя душа от вас обоих и насколько я сам близок к этой твоей „другой, более возвышенной жизни“, в которой ты в состоянии „осуществить то, что был бы не в силах выполнить один“. В этом я вижу прощение Небес! Да пребудут с тобой благословение Господне и вся моя любовь.

Ф.Л.»^[669].

Автограф письма Листа Вагнеру от 20 мая 1872 года

Они действительно вскоре увиделись. 3 сентября, не дождавшись Листа в Байройте, Рихард и Козима приехали к нему в Веймар. Обоюдная радость от первой после разрыва встречи была безгранична. Примирение состоялось, хотя некоторые взаимные упреки стали причиной определенной напряженности между Козимой и ее отцом, тогда как между ним и Вагнером больше никаких разногласий не было.

Пятнадцатого октября Лист, в свою очередь, навестил дочь и зятя в Байройте, где семья Вагнер наконец-то обосновалась, правда, пока во временном жилище — большой съемной квартире в доме 7 по Даммаллее (Dammallee). Лист от души благословил все вагнеровские начинания и почувствовал себя вполне умиротворенным. С этой встречи во всех смыслах родственная дружба больше не прерывалась. Из Байройта Лист написал Каролине Витгенштейн весьма характерные строки: «Козима превосходит саму себя. Пусть ее осуждают или проклинают другие; для меня она остается великой душой, достойной gran perdono^[670] святого Франциска. И она до удивления моя дочь»^[671]. 24 октября, уже после отъезда Листа, покинувшего Байройт тремя днями ранее, несмотря на уговоры праздновать свой день рождения с дочерью и зятем, Вагнер писал Фридриху Ницше^[672]: «…у нас гостил Лист, и мы снова горячо полюбили друг друга. А прощание с ним повергло нас в прежнее удрученное настроение. Чего только мы не узнали от него об окружающих нас людях. Понимаешь их в общем, но, вглядываясь в детали, начинаешь чувствовать смертельный ужас. Он многое рассказал нам, ибо сложилось убеждение, что мы в ссоре, и многие думали доставить ему удовольствие злобными выходками против меня. Мне кажется, что я всё менее и менее постигаю своих современников, а это особенно важно, если творишь для потомства»^[673].