Ференц Лист

Процитированные выше отрывки из писем есть не что иное, как пример высокопарной и экзальтированной эпистолярной стилистики XIX века. Общаться с другом как с возлюбленной было тогда в порядке вещей.

Кем же была для Вагнера Юдит Готье? Поклонницей таланта, приятной, умной и образованной собеседницей, наконец, красивой женщиной, которой мужчина, наделенный художественным воображением, мог просто любоваться.

Кем была Агнес Стрит-Клиндворт для Листа? Ее красота, ум и талант были неоспоримы. Она не могла оставить равнодушной творческую натуру Листа. Она была ему необходима как собеседник и как музыкант. Но при этом Лист продолжал вести размеренную жизнь, что было бы невозможно, будь он в действительности сжигаем любовным огнем.

Нам пришлось несколько отвлечься, чтобы больше уже не останавливаться на вопросе взаимоотношений Листа и Агнес Стрит-Клиндворт в ходе дальнейшего повествования.

С 3 по 5 октября 1853 года в Карлсруэ проходил музыкальный фестиваль, в подготовке которого Лист принимал непосредственное участие. В составленной им программе значились увертюра к «Тангейзеру», исполненная дважды — в день открытия и закрытия фестиваля; «Венгерский концерт» для скрипки Иоахима, исполненный автором; увертюра «Манфред» Шумана, Девятая симфония Бетховена, арии из опер «Милосердие Тита» Моцарта и «Пророк» Мейербера, вторая часть «Ромео и Юлии» Берлиоза, фрагменты «Лоэнгрина», а также «Фантазия на мотивы из „Афинских развалин“ Бетховена» (Fantasie über Motive aus Beethovens «Ruinen von Athen») для фортепьяно с оркестром самого Листа[441] (солировал Ганс фон Бюлов).

Если в веймарском придворном театре Лист находился в подчинении у дирекции и вынужден был терпеть внесение в репертуар постановок откровенно низкого качества, то при организации музыкальных фестивалей выбор программы зависел исключительно от него, и здесь он был непреклонен.

Из Карлсруэ Лист уехал в Базель в сопровождении фон Бюлова, Иоахима и Корнелиуса. 6 октября друзья встретились с Вагнером, а на следующий день к их обществу присоединилась Каролина Витгенштейн с дочерью. Назавтра все вместе отправились в Страсбург, откуда Лист, Каролина и княжна Мария в сопровождении Вагнера выехали в Париж.

Десятого октября в квартире на улице Казимира Перье состоялись две памятные встречи: Каролина лично познакомилась с Мари д’Агу, а Вагнер — с детьми Листа. «Впервые я видел своего друга, окруженного детьми, подростками-девушками и мальчиком-сыном, переходившим в возраст юноши. <…> Младший сын Даниель своей живостью и сходством с отцом внушил мне глубокую симпатию. Дочери его произвели на меня впечатление чрезвычайно застенчивых девушек»^[442]. Эти скупые строки описывают первую встречу Вагнера с будущей женой. Конечно, тогда он даже предположить не мог ничего подобного.

Дочери Листа получали домашнее образование, а Даниель, осенью 1850 года зачисленный в Лицей Бонапарта[443], подавал большие надежды — считался одним из лучших учеников и в 1852 году получил первую премию по истории.

Восемнадцатого октября Лист с Каролиной и Марией отправился в обратный путь, а Вагнер задержался в Париже. В день рождения своего друга, 22 октября, он в гостеприимном доме Эраров в присутствии детей Листа исполнял отрывки из своих произведений. В тот день Козима впервые услышала его музыку…

А 30-го числа уже Лист в Веймаре дирижировал «Летучим Голландцем». Расстояния и разлуки ничего не значили для двух музыкальных гениев. В начале 1854 года Лист написал статью «„Летучий Голландец“ Рихарда Вагнера» («Der Fliegenden Holländer» von Richard Wagner), о которой Вагнер в письме от 7 февраля отозвался более чем красноречиво: «…B самом деле, кто сумел постичь меня? Ты — и никто кроме тебя! Кто сейчас может понять тебя? Я — и никто кроме меня! В этом ты должен быть уверен! Ты первый и последний дал мне полную радость, радостное сознание, что я понят вполне и совершенно. Я как бы весь растаял в тебе! Ты чувствуешь меня до последнего фибра, до нежнейшей пульсации сердца. И вот я вижу, что такое понимание, как твое, — единственно действительное понимание, существующее на белом свете, и что по сравнению с ним всё остальное — только недоразумение, только безотрадное заблуждение! Но могу ли я желать чего-нибудь, раз мне дано судьбою пережить это? И можешь ли ты желать от меня чего-нибудь другого, если нам пришлось испытать нечто подобное?»^[444]