Ференц Лист

Лист уже чувствовал глубокое неудовлетворение началом своей просветительской миссии. Но, увы, ничего не менялось. Концертная гонка только набирала обороты. В течение октября — ноября Лист дал шесть концертов в Гамбурге; затем снова Лондон, Манчестер… Концерт перед королевой Викторией… Сочинять некогда. Несколько «Листков из альбома», транскрипции «Шести духовных песен» (Sechs geistliche Lieder) Бетховена, «Семи песен» Мендельсона и «Духовные песни» Шуберта… «Каждый Божий день — концерт, а до концерта — тридцать — пятьдесят миль дороги. И так будет, по крайней мере, до конца января… Я изголодался и томлюсь жаждой возвращения в Венгрию. Все тамошние воспоминания глубоко коренятся в моей душе… и всё же я не могу вернуться домой…»^[245]

В январе 1841 года Лист концертировал в городах Шотландии, затем он отправился в Бельгию — в Льеж и Брюссель.

В Брюсселе в феврале 1841 года Лист взял к себе на службу человека, которого в определенном смысле можно назвать «человеком будущего», — Гаэтано Беллони (Belloni; 1810–1887). Еще в августе 1840 года Мари д’Агу в одном из писем обратила внимание Листа на этого переписчика нот, рекомендуя нанять его в качестве секретаря. Во времена Листа еще не существовало понятия «концертный агент», а сам Лист всё чаще сталкивался с тем, что его концерты, особенно в небольших провинциальных городах, бывали буквально под угрозой срыва из-за плохой организации: афиши не вывешены, инструмент расстроен, билеты по непомерно завышенным ценам не распроданы. Лист страдал не только от некомпетентности помощников (счастливое исключение составлял Йозеф Вагнер, оказавший Листу значительное содействие во время гастролей в Пеште); бывали случаи, когда непрактичного музыканта попросту нагло обкрадывали!

И вот в жизни Листа появился Беллони, которого он сперва скромно называл своим секретарем. Можно констатировать, что с февраля 1841 года концертная деятельность Листа не просто пошла в гору — успех стал феноменальным, не имеющим аналогов в истории исполнительства (даже восторги игрой Паганини меркнут в сравнении с фурором, производимым Листом). Генрих Гейне со свойственным ему сарказмом назвал триумфальное шествие Листа по концертным залам Европы «листоманией», намекая на нездоровую природу ажиотажа даже вокруг имени пианиста, а «виновника листомании» Беллони зло именовал «пуделем Листа». Был ли он прав?

Благодаря таланту импресарио Беллони вошел в историю музыки как «первый мастер по раскрутке звезд». Способ, которым он для этого пользовался, описывает Норман Лебрехт в книге «Кто убил классическую музыку? История одного корпоративного преступления»: «До приезда Листа в любой город Беллони либо отправлялся туда сам, либо посылал кого-то вперед, чтобы передать в местную прессу сообщения о восторгах, вызванных предшествующими выступлениями. К тому времени, когда Лист въезжал в город в коляске, запряженной шестью белыми лошадьми, город уже был взбудоражен, а все билеты на концерт распроданы. Судя по всему, Беллони инстинктивно понимал, что люди жаждут чего-то необычного, что сенсации питаются другими сенсациями и что моду на что-то новое достаточно подтолкнуть, а дальше она уже покатится самостоятельно, набирая скорость. Он предвосхитил методы популяризаторов музыки наших дней, в том числе и свойственное им отсутствие угрызений совести. Одна из удачно запущенных перед приездом Листа историй — неизвестно, правдивая или вымышленная — о некоей поклоннице, собиравшей кофейную гущу из чашек Листа и хранившей ее в стеклянном флаконе на груди, гарантировала нашествие истерически настроенных дам на ближайшее выступление. В последние часы невинности человечества, когда не существовало ни телеграфа, ни телефонов, способных передавать информацию быстрее, чем из уст в уста, Беллони открыл правила раскрутки звезд и манипуляции сознанием, своеобразную матрицу, которая впоследствии легла в основу как прославления Гитлера, так и битловской истерии. <…> Но, сам того не зная, он создал и метод, с помощью которого в более практичные времена началась массовая фабрикация звезд»^[246].

Конечно, всё далеко не так однозначно. Во-первых, Лист еще до знакомства с Беллони доказал, что не нуждается в дополнительной «раскрутке»; об этом красноречиво свидетельствуют, например, венгерские триумфы 1840 года. Лист уже был мировой знаменитостью и нуждался в деловом помощнике, не более.