Фермер в небе

К концу второй светлой фазы стало ясно – по крайней мере Полю, – что вторая обследованная нами долина годится. Не сказать, чтобы она была идеальной: возможно, за горами лежала куда более подходящая! но жизнь слишком коротка. Поль поставил нашей долине оценку 92 по сложной стобалльной системе, разработанной комитетом, то есть дал на семь очков больше проходного балла. А идеальная долина пусть подождет, пока колонисты ее отыщут… когда-нибудь так оно и случится.

Мы назвали ее Счастливой долиной – просто так, на удачу. А горы на юге нарекли вершинами Поля, невзирая на протесты командира. Он заявил, что в любом случае это название неофициальное. Мы пообещали, что об этом позаботимся, а главный топограф Эби Финкельштейн так и записал на карте, и все мы поставили свои подписи.

Чтобы закруглиться, нам потребовалась еще одна светлая фаза, а затем мы могли отправляться домой – если бы была такая возможность. Но ее не было, и пришлось наглотаться снотворных на следующую темную фазу. Некоторые, правда, предпочитали обходиться естественными средствами и коротали время за круглосуточным покером. Но я в их число не входил: проигрывать мне было нечего, а собрать флешь-рояль не хватало таланта. Темнофазные беседы по душам не прекращались, но таких серьезных, как первая, больше не было. Никто не осмеливался снова спросить у Поля, что он думает о будущем. Когда третья темная фаза подошла к концу, мне стало невмоготу безвылазно сидеть в палатке. И я попросил у Поля разрешения прогуляться. Всю эту фазу Хэнк был у меня на подхвате. Вообще-то он работал помощником топографа и по программе в начале темной фазы должен был сделать цветные снимки. Предполагалось, что он будет фотографировать долину с южных предгорий, когда солнечные лучи осветят ее, пробившись из-за гор на западе. У Хэнка был с собой также собственный фотоаппарат, специально по такому случаю приобретенный, и он, ужасно довольный, без устали щелкал затвором, снимая все подряд. На сей раз он попытался снять, помимо официального задания, виды долины и для себя. Но в результате смазал все рабочие снимки и в довершение всего забыл надвинуть на глаза козырек, когда вспыхнули солнечные лучи. Пришлось выдать ему больничный и взять к себе в судомойки. Скоро он поправился, но Финкельштейн от его услуг отказался. Поэтому я выпросил нам обоим небольшой отпуск – прошвырнуться и обследовать окрестности. Поль разрешил.

В конце второй светлой фазы мы все испытали сильное потрясение, обнаружив в западной оконечности долины лишайник. Мы думали, что нашли на Ганимеде местную форму жизни. Но тревога оказалась ложной: тщательное обледование показало, что это не только земное растение, но и разрешенное к эмиграции советом по биономии.

Однако наша находка свидетельствовала, что жизнь распространяется, укореняется на планете, даже за три тысячи сто миль от места первоначальной высадки. Мы горячо обсуждали, принесло ли споры сюда ветром, или их случайно занес кто-то из строителей энергостанции, но в сущности это не имело значения.

Мы с Хэнком решили пройти немного дальше – а вдруг и там найдем лишайник? Ведь это место лежало в стороне от маршрута, которым отряд двигался со стоянки номер один. Полю мы не стали докладывать, куда намылились: боялись, что он наложит вето, потому что от лагеря до участка с лишайником было неблизко. Командир велел нам далеко не уходить и вернуться к шести часам утра в четверг, чтобы успеть свернуть лагерь и добраться до места встречи с «Джиттербагом».

Я согласился, так как вовсе не собирался забредать в какую-нибудь глушь. Меня не очень волновало, найдем мы лишайник или нет, и к тому же мне нездоровилось. Но об этом я умолчал – обидно самому лишать себя единственного и неповторимого шанса поглядеть на окрестности. Лишайника мы не нашли. Зато мы нашли кристаллы.

Мы потихоньку шагали вперед; несмотря на боль в боку, я чувствовал себя счастливым, как школьник, вырвавшийся на волю. Хэнк снимал никому не нужные виды причудливых скал и потоков лавы и разглагольствовал о том, что заведет хозяйство здесь, в Счастливой долине.

– Знаешь, Билл, – заливался он, – тут понадобятся настоящие фермеры-ганимедцы, чтобы научить уму-разуму земных салажат. А кто лучше меня разбирается в ганимедском сельском хозяйстве?

– Да почти любой, – уверил я его. Он меня проигнорировал.

– Местечко что надо, – продолжал он, оглядывая окрестности, напоминавшие поле битвы после Армагеддона. – Куда лучше, чем вокруг Леды. Я согласился, что свои достоинства тут есть. Но это не для меня. Не хочу жить там, где не видно Юпитера.

– Ерунда! – заявил Хэнк. – Ты зачем сюда пожаловал – небо разглядывать или ферму основать?

– Это вопрос спорный, – признался я. – Мне то так кажется, то этак. А порой я и вовсе не понимаю зачем.

Но Хэнк меня не слушал.

– Видишь ущелье – там, наверху?

– Да, конечно. А что?

– Если мы пересечем этот маленький глетчер, то сможем добраться до ущелья.

– Зачем?

– Мне кажется, оно ведет в другую долину – а вдруг она лучше нашей? Туда никто не поднимался, я знаю, сам был членом топобанды.