Ферн

– Я рада, что ты не считаешь меня уродиной, – сказала Ферн, все еще, по-видимому, не веря ему. – Мне было бы стыдно плохо выглядеть в этом платье, зная, с каким трудом ты доставал его.

Теперь уже Мэдисону стало не по себе.

– Ну вот, теперь, похоже, ты хочешь убежать, – продолжала Ферн. – Когда Роза сказала мне, что ты купил это платье, я слегка расстроилась, но успокоилась, после того как она сообщила мне, что ты не настаивал на том, чтобы я надевала его, и что ты скорее не пойдешь на вечеринку, чем будешь заставлять меня делать то, что мне неприятно.

– Я смотрю, Роза тоже любит поболтать так же, как и все остальные в нашей семье.

– Она правильно сделала, что сказала мне, – успокоила она Мэдисона. – После этого я уже не могла не пойти на вечеринку, верно? И если я действительно не уродлива…

– Ты можешь мне не верить, – сказал Мэдисон. – Подожди, сама увидишь, как ты поразишь всех на балу.

– Ты видел мисс Брюс и ее брата перед тем, как уехал из гостиницы?

– Я проводил их до дома Маккоев, прежде чем прибыл сюда. – Он приблизился к Ферн. – Я бы никому это не стал говорить, но ты сегодня такая же красивая, как и она.

Ферн почувствовала себя на седьмом небе. Мэдисон считал, что она такая же красивая, как Саманта. Она в это не совсем верила, но ей не важно было, что он лгал ей. Важно было то, что он сказал это. Она чувствовала себя после этих слов так же великолепно, как если бы они были правдой.

Они очень быстро приехали. Ферн было совершенно безразлично, куда они едут. Лишь бы быть рядом с Мэдисоном, слышать его восторженные слова, слушать его похвалы. Но мысль о том, что она предстанет перед множеством людей на балу, ужасала ее.

– Все мужчины на вечеринке захотят танцевать с тобой, – сказал Мэдисон. – Но помни, я страшно ревнив.

– Не волнуйся. Я всем буду отказывать. Даже тебе откажу. Я ведь не умею танцевать.

– Я забыл об этом. Надо было бы тебя научить. «Препятствия. Всегда возникают какие-то препятствия», – подумала Ферн.

– Я что-нибудь придумаю, – сказал Мэдисон. Несколько десятков колясок уже стояло возле дома Маккоев. Яркий светлился из всех окон, раздавались веселые звуки скрипок, а неподалеку, на Техасской улице, в салунах тоже звучала музыка, но куда менее благозвучная.

– Я высажу тебя у входа, – сказал Мэдисон. – А сам быстренько найду, где поставить коляску.

Ферн подумала о том, что ей придется стоять одной на глазах у проходящих мимо людей, и ее сердце дрогнуло. Нет, она не войдет одна в дом Маккоев, скорее уж вернется назад.

– Я останусь с тобой, – сказала она Мэдисону.

– Но ты испачкаешь платье.

– Ну и что? Я исчерпала весь запас мужества, пока Роза и миссис Эббот надевали на меня это платье. Одна я в дом не пойду.

– Тебе не надо входить в дом. Подожди у дверей, пока я не вернусь.

– Нет, – возразила Ферн. Ее пугала мысль о том, что все проходящие мимо мужчины будут глазеть на нее, а женщины – обсуждать, как она выглядит. Она вынесет это, если рядом будет Мэдисон, с ним она все вынесет, но она не могла оставаться одна.

Попросив кучеров двух колясок подъехать друг к другу поближе, чтобы освободить место для его коляски, Мэдисону удалось поставить ее возле деревянного забора, который окружал дом Маккоев.

– Я донесу тебя до дорожки, – предложил Мэдисон, когда Ферн хотела выйти из коляски.

– Я сама пойду.

– После всех испытаний, которые ты вынесла, пока тебя наряжали, я не могу позволить, чтобы все пошло насмарку. Ты вся испачкаешься.

– Не можешь же ты нести меня на руках, как девку из салуна. Что скажут люди?

– Ага, значит девок из салунов мужчины носят на руках? – спросил Мэдисон, улыбаясь хитрой улыбкой. – Мне надо было поменьше оставаться в гостинице.

– Ты знаешь, о чем я говорю.

– Я знаю. И я также знаю, что ты не должна прибыть на бал в таком виде, как будто только что чистила коровник. Это даст еще больше поводов для разговоров.

И прежде чем Ферн промолвила еще одно возражение, Мэдисон взял ее на руки. Глотая воздух широко открытым ртом от неожиданности и страха, что он не удержит ее, и она упадет в пыль, Ферн обхватила его руками за шею. Но от этого ее смущение только еще больше усилилось.

Никогда ее не носили на руках, за исключением того случая, когда она была без сознания. Даже в ту ночь, когда Трои спас ее, и она была полуобнаженная, грязная, плачущая от страха и стыда, она не позволила ему нести ее. Всякий раз, когда мужчина прикасался к ней, она была на грани истерики. Она никому не позволяла обнимать себя. И вот теперь она вдруг оказалась на руках у Мэдисона, обнимала его за шею, прижималась к его груди.