И робкий солнечный свет, что проникает сквозь незашторенные окна. И плавные изгибы одеяла, что обрисовывают её фигуру. И рыжие волосы, разметавшиеся по подушке. И лёгкий сонный румянец, что украшает её нежную кожу. Всё это совершенно. Идеально. Абсолютно.
И я улыбаюсь как дурак, лёжа с ней рядом в этой тишине, потому что абсолютно, безбрежно, бесконечно счастлив. Я любим. Я люблю. Что может быть лучше?
Это чувство волной выталкивает меня с кровати, подхватывает пушинкой в водоворот жизни, и я бегу по улице к ближайшей кофейне просто потому, что не в силах усидеть на месте. Мне кажется, если я повыше подпрыгну, то взлечу. И сонные хмурые люди улыбаются, глядя на меня.
Горячий кофе. Свежая выпечка. Ставлю всё это на стол. Не хочу будить свою девочку, ведь мы уснули несколько жалких часов назад. И не могу работать, глядя, как шелковистая ткань обнимает её за талию. Зная, что под этим тонким одеялом на ней ничего нет. Буквально ощущая, как упруга, горяча со сна её кожа.
Это сильнее меня. Я сбрасываю одежду и, откинув одеяло, скольжу рукой по шелковистой ягодице. Такую податливую и сонную заставляю её немного развернуться и касаюсь языком мягких складочек, что ещё влажны и слегка припухли после ночи любви. Я раздвигаю их языком, облизываю, ласкаю, то устремляясь вглубь этого тугого бутончика, то прикасаясь к самому краешку, там, где в бархатистых лепестках прячется бугорок всех её тайных желаний.
И она раскрывается, выгибается мне навстречу. Слегка покачивается в такт моих скользящих движений. Чутко прислушиваюсь к её неровному дыханию, ловлю каждый её сдавленный стон. Я знаю, знаю, любимая, как уже хочется тебе почувствовать меня в себе. Как и мне хочется погрузиться в глубину твоего наслаждения. Но ласкать тебя губами, поглаживать, проникать языком, изнывая от желания и ощущать, как ты подрагиваешь, упруго сжимаешься в ответ, что ты доверяешь, принимаешь, открываешься, готова - дороже моих вопящих инстинктов. И я готов продолжать бесконечно, но чувствую, как требовательно, отчаянно она уже дрожит.
Нежно глажу гладкой плотью по трепещущим складочкам, чуть-чуть дразню, когда мучительно она подаётся ко мне, и мягко, уверенно вхожу, заставляя её издать не стон - хриплый вожделенный рык.
Плоть к плоти. Каждой клеточкой осязающие друг друга, они уже существуют где-то без нас. Трутся, стонут, поглощая вибрации друг друга. Упиваются этим единством. Наслаждаются этой возможностью, этим даром природы принадлежать друг другу именно так. Ощутить во всём своём совершенстве красоту физической близости и, наконец, раствориться друг в друге где-то за пределами этих тел, корчась в муках упоительного экстаза.
- А-а-а! Твою мать! - не выдерживаю я, прижимая её к себе. И сила, что выплёскивает в неё моё семя и не даёт мне сдержать этот вопль, воронкой утаскивает меня в такие глубины, где я понимаю, что не люблю её - я её боготворю. Что я дышу ей, живу и умру тоже только ради неё.
- Ан, - обхватываю я её, прижимаясь к влажной спине. И меня трясёт уже не от возбуждения, от счастья, что я её всё же нашёл. И какого-то суеверного неоправданного страха, что ведь всего этого могло не случиться. - Не знаю, зачем я вообще жил без тебя.
- Чтобы однажды встретить меня, конечно, - усмехается она. И я её отпускаю, но только чтобы она развернулась и обняла меня, устроившись на моих коленях. - С добрым утром, мой ненасытный.
- С добрым утром, красавица, - аккуратно кладу между нами одеяло. И поясняю на её вопросительный взгляд: - Иначе это никогда не закончится. А я принёс тебе завтрак.
- Тогда давай завтракать, - целует она меня в уголок губ, но потом передумывает и захватывает в плен мои губы, заигрывает с языком, кокетничает с его влажным кончиком.
- Я же говорю, это никогда не закончится, - переключаюсь я на её налитую грудь, на дразнящие соски. Моментально затвердевшие, набухшие, требующие ласки.
- Нет, ты прав, - отступает она, улыбаясь на ощущаемую даже через толщу одеяла плотность. - Иначе у тебя ни на что не останется сил.
- У тебя не останется, - улыбаюсь я, вручая ей кофе. И, не найдя ничего другого поблизости, расстилаю на её коленях халат с фирменной эмблемой отеля и вручаю булочку.
- Что это такое? - рассматривает она тонкую запечённую корочку.
- Это бриошь. По крайней мере, так мне сказали во французской кондитерской на углу.
- Вкусно, - с набитым ртом она роняет на халат крошки. И если есть что-то умилительнее того, как она спит, то это то, как она ест. - Какие у нас планы?
- Сейчас посмотрю, что там с расписанием и билетами, - встаю я с кровати. - Проведаем отца и, - наклоняюсь, чтобы поцеловать её в плечико, - летим домой.
- А суд? - беззаботно отхлёбывает она из стакана кофе, но смотрит так, словно ждёт каких-то новостей.
- Думаешь, Йорн не справится?
- Уверена, что справится. Тем более с такой подготовкой.
- Но? - допив свой кофе, выкидываю стакан.
- Думаю, лучше бы нам успеть.