Феромон

Машину тянет вниз мордой вперёд. Всё ещё горящие фары освещают плавающий мусор в зеленоватой воде. Но почему-то не хочется ни биться в дверь, ни стучать в стекло, чтобы выбраться, хочется отогнать пузыри воздуха, вырывающиеся из-под капота и закрывающие обзор.

- Я скажу «нет», Том, потому что нас всё равно вытащат. - Почему-то наваливается такая усталость, что мой голос звучит обыденно, даже скучно. - Нас вытащат. Живыми или мёртвыми. Сегодня или завтра. Нет, Томми. Прости, но нет.

Я не знаю почему мне кажется, что у меня всё ещё есть выбор. Но мне всё равно, умру ли я сейчас. Я словно сплю. Словно сама, а не машина, погружаюсь на дно бессознательного. Впадаю в транс. Я не могу, не хочу, не умею бороться. Сейчас - не могу.

А ещё я твёрдо уверена, что Том не позволит нам умереть.

У него такое спокойное и такое красивое лицо.

Но я хочу видеть другое. И я с таким рвением кидаюсь шарить руками в воде, словно именно от того, найду ли я этот чёртов телефон, и зависит моя жизнь.

- Я знаю, чем ты мне нравишься, - вдруг смеётся Ривер, когда я отстёгиваю ремень безопасности. Вскрикиваю, соскользнув в ледяную воду, и со всей дури ударяюсь головой о панель. - Не своим страхом, Анна. Своим бесстрашием. Ты такая же одержимая, как и я.

Он отпускает руки и вжимается грудью в руль, больше не удерживая тело на весу. Клаксон звучит не громко, не победно, а как-то приглушённо, мычаще, беспомощно. Но я в отличие от него ликую, потому что нащупываю телефон.

- Эйв, - зажимаю его в дрожащих руках и шепчу, глядя на ещё горящий экран.

- Эйвер, - всё плывёт перед глазами, но ничто не кажется сейчас таким важным, как произнести его имя. - Эйвер.

Затянутые металлической сеткой лампы. Поцарапанный, старый, до боли знакомый бейсбольный щит.

- Эйвер Хант, - повыше вскидываю подбородок. - Я люблю тебя.

28. Эйвер

- Анна? Анна!

Твою мать, да что со связью! Чёрт знает, сколько я уже ору в эту дурацкую трубку, а там только что-то хрипит, шипит, булькает и вообще происходит хрен знает что.

- Анна! - И снова слышу в ответ только её «Эйвер. Эйвер». Неровный, тихий, шелестящий, словно выдох, голос, шепчущий моё имя. Он заставляет меня затаить дыхание, но сколько ни прислушиваюсь, больше ничего не слышу.

Проклятье! А я так обрадовался, что она звонила. Разволновался. Просто полный абзац. Как пацан. Может, конечно, ждал плохих новостей, только кому я вру? Я ждал, что это связано с чем угодно, только не с работой. Надеялся, она спросит как дела, чем занимаюсь. Спросит где я.

А, собственно, где я? Вернее, куда же ехать? Судя по позднему часу, в гостиницу. Только город немаленький, и вопрос, какую церковь выбрала Ива Уорд для завтрашней церемонии, остался открытым. Ответить на него мне, наверно, сможет только один человек - отец жениха. По несчастью, и мой отец тоже.

Долго расхаживаю по президентскому люксу в раздумьях. В конце концов, я не пылкий возлюбленный, что умыкнуть невесту у алтаря. И ежу понятно, что Ив не любит Ричарда, но прежде чем даст клятву, я должен открыть ей глаза на правду. Должен!

Видимо, сегодня день сложных разговоров. Сделав глубокий вздох, набираю номер, по которому не звонил больше пяти лет.

- Эйвер?

- Привет, пап.

- Эйвер! - голос отца, родной, хрипловатый, радостный заставляет стиснуть зубы. Проклятье, а я ведь по нему скучал. - Какими судьбами? Неужели прилетел на свадьбу?

Он частит, волнуется, шумно дышит.

- Пап, может встретимся? Выпьем по стаканчику? - не знаю: просто хочу его видеть или действительно такие вещи по телефону не говорят.

Но он соглашается. Легко. На первый же бар, что я называю. Не думая о том, далеко ли ему ехать, удобно ли будет возвращаться. Чёрт, я до слёз отвык, когда кто-то дорожит мной настолько, что готов кинуться посреди ночи в любой конец города просто меня увидеть.

- Пап, - поднимаюсь из-за столика ему навстречу.

- Эйви!

Сердце обмирает, когда отец крепко стискивает меня в своих мускулистых ручищах, и сжимается от жалости, когда он начинает суетиться, не зная, куда пристроить свою потёртую кепку. То кладёт её рядом на стол, то мнёт в руках, то бросает на соседний стул.

А он всё же сдал. Поседел. Осунулся. Постарел. Что бы ни происходило между ними, а всё же смерть мамы сильно его подкосила. Он явно пережил её с большим трудом. И может, я несправедлив? Может, именно поэтому он уехал в другой город, что невыносимо стало жить там, где всё напоминает о маме, а не для того, чтобы связать свою жизнь с другой женщиной, матерью Ричарда, спустя столько лет.

Видимо сегодня день не только сложных разговоров, но ещё и сложных вопросов. Причём, самому себе.

- Как Габриэла? - после третьей порции бурбона разговор более-менее налаживается, и я заказываю ещё.

- Спасибо, хорошо. Занята свадьбой. Ты как? Не женился? - вздыхает он в ответ на мой холодный взгляд. - Мне жаль, Эйвер. Правда жаль, что ты принимал это так близко к сердцу. Но, знаешь, всё же то, что было между мной и твоей мамой, тебя никак не касается. Я всё ждал, что ты женишься и поймёшь меня.