Феромон

Он хватает меня за руку и больше ни о чём не спрашивает.

Тянет к лестнице, и спускается по ней бегом, словно боится, как бы я не передумала. Закручивает меня вокруг руки, как в танце, и на площадках между пролётами приподнимает, прижимая спиной к себе, пока я визжу и болтаю в воздухе ногами.

- Импала?! - успеваю я удивиться, садясь в его раритетную машину.

Боже! Та самая Импала, что подарил ему отец на окончание школы. Импала, в которой он приехал на выпускной. Которой гордился. Любил, натирал до блеска и не позволял в неё садится даже друзьям.

Охренеть! Я в его Импале.

- Звони, - кидает он мне на колени телефон, выруливая со стоянки. - Звони отцу, пока он не поднял полицию на твои поиски.

- Пап, это я, - отвечаю я на взволнованный вопрос отца: «Эйвер?», а потом повисает многозначительная пауза, во время которой отец тоже понимает всё: где я, с кем, почему не вернусь. - Придумай что-нибудь для мамы.

- Ривер как раз повёл её смотреть устроенный в её честь фейерверк, - улыбается он и, мне кажется, вовсе не осуждающе. - Скажу, что ты устала, отравилась креветками, у тебя прихватило живот, и ты вообще плохо себя чувствуешь, да?

- Да, да, - смеюсь я над тем, с каким рвением он кидается меня отмазывать. - Только про креветок не говори, а то мама устроит скандал, и нас больше никогда не пустят в Башню.

- А тебе они разве не показались несвежими?

- Па-а-ап, - выдыхаю укоризненно. Вот именно разговоров о еде мне сейчас и не хватает.

- Ну, ладно, ладно. Завтра мне только позвони, - понимаю, что обсуждения меню ужина мне всё равно не избежать, но столько напускной строгости в его голосе, словно отец отпускает меня в кино на вечерний сеанс, и я должна прийти не позже полуночи.

- Обещаю, - киваю я, ещё слушаю пару секунд его ворчание по поводу креветок, а потом отключаюсь.

Возвращаю Ханту телефон, и от взгляда, которым он сверлит меня пару секунд, когда протягивает за ним руку, у меня мороз бежит по коже.

Мелькают огни ночного города, мигают светофоры, слепят неоном вывески, навязывает ненужные товары реклама - я всё это вижу словно во сне. Я гадаю: мы едем ко мне или к нему. К нему ближе. Ко мне лучше.

Но я боюсь спросить, боюсь нарушить это зыбкое молчание, в котором есть всё и, может быть, нет ничего. Оно живое. Оно дышит. Оно существует. Тикает часами, скрипит матрасом, пахнет утренним кофе и вафлями. Ворчит старыми половицами, хлопает дверцей холодильника, шумит водой в душе.

И даже больше: обнимает сильными мужскими руками, звенит детским смехом, манит звонким лаем, окатывает брызгами воды из бассейна, трещит газонокосилкой, наполняет лёгкие запахом свежескошенной травы и цветущих розовых кустов. Оно рисует мне идеальную картинку моего будущего, которую я когда-то придумала себе в шестнадцать лет да так от неё и не избавилась или... не сулит ничего хорошего. Смятые простыни. Горькое разочарование. Последнее «Прощай!» на пороге.

Машина останавливается у моего крыльца.

Стойкое дежавю. Цветочный горшок. Ключ. Топтание на пороге. И только когда дверь хлопает за спиной Ханта, я нахожу в себе силы поднять на него глаза.

- Эйв, - это всё что я успеваю сказать, когда он уверенно, сильно и нежно прижимает меня к себе. В бледном свете луны, что сочится сквозь входную дверь, я вижу только его идеально очерченные скулы. Он находит мои губы своими, но вдруг отстраняется.

- Чуть не забыл. Ты уволена.

А потом накрывает их жадным, ненасытным, неистовым, самым головокружительным в моей незадачливой жизни поцелуем.

45. Эйвер

А мне казалось, я больше не понимаю разницы объятий, не чувствую вкус поцелуев, у меня больше не сбивается дыхание, не учащается пульс, не дрожат руки.

Оказалось, это не так. Потому что с ней я забыл, что надо дышать. Забыл, что если не глотнуть воздуха, то сердце начнёт стучать в груди как кузнечный молот, а лоб покроется испариной, как в парной. Но я не хочу упустить даже эту долю секунды, что нужна мне для вздоха.

Я забываю обо всём, ловя её горячее дыхание, глохну в безмолвии её губ и умираю от восторга, когда, поспешно заглотив воздуха, вновь ощущаю их сочную послушность. Что-то спелое, клубничное... или ванильное? Опьяняющее. Что-то, что мешает мне думать, дышать, быть. Заставляет сосредоточиться только на этом моменте, на тонком аромате совершенства жизни, когда и важен только этот происходящий миг.

Не знаю где мы: столовая, гостиная, кухня. Неважно, что это: пол, диван, стол. Это комод. Чёрт с ним! Годится и этот узкий комод. Я нахожу застёжку её платья. Она - молнию на моих брюках. Слава женским чулкам. Благодарность создателям кружевных трусиков. Что-то падает на пол. Ваза. Разбивается или нет? Плевать! В этом доме я знаю, где стоит веник.

Анна! Меня трясёт от возбуждения. Колотит от её запаха, шатает от её близости. От желания ей обладать. От её желания принадлежать мне.