Феромон

Эйвер. На опустевшей лестнице здания Оперы он стоит один. В чёрном смокинге. С цветами. И с таким невозмутимым выражением лица, что я искренне верю: он простоял бы до утра. До следующего вечера. До осени. До следующей осени. Но решимость, с которой он подаёт мне руку, не оставляет сомнений: он бы дождался.

- Ты думала, я забыл?

- Я порвала твой билет, - он так близко, что у меня кружится голова.

- Я знаю, - подхватывает он меня за талию. - Но я слышал, ты всё равно не любишь оперу, поэтому мы не пойдём туда, где тебе не нравится.

- Я никуда не пойду с тобой, Эйв, пока ты всё не объяснишь, - я убираю его руку, но не свожу с него глаз. Не могу. Он такой... просто закачаешься.

- Я не дал бы тебе эти документы, если бы не собирался этого делать.

- Это сейчас какое-то воздействие, да? - решительно отталкиваю я его руку, снова протянутую ко мне.

- Я не знаю. Ты мне скажи, - пожимает он плечами. - Что ты чувствуешь?

- Если честно, я чувствую, что в молнию попали волосы, и если я опущу голову, то выдеру на затылке приличную прядь.

- Скажу тебе по секрету: у меня уровень «бог» по расстёгиваю молний на женских платьях, - склоняется он к моему уху. - Могу помочь.

Неловко потоптавшись на узкой ступеньке и осуждающе покачав головой, второй раз за вечер я поворачиваюсь к мужчине спиной и поднимаю вверх волосы.

- М-да, кстати, это тебе, - вручает он мне через голову букет, который так и остался у него в руках. И мне становится смешно: ведь если бы не эти несчастные цветы, я бы даже не поняла, как на самом деле он волнуется.

И пока Хант борется с непослушным замком, пока смешно пыхтит и ругается, я думаю о том, что честный Сэм наверняка закрыл глаза, чтобы не смотреть на мою голую спину.

- Пару волосинок спасти всё же не удалось, - предъявляет мне Эйвер результат своих усилий в виде двух вырванных волосков. - А с остальным я справился.

- Да, застёгивание замков, тебе явно стоит ещё прокачать, - облегчённо встряхиваю я освобождённой из плена головой.

- Я готов, - подаёт он мне руку. - Пойдём. Здесь недалеко. Но если устанешь, могу донести тебя на руках.

- Давай не будем терять время, - вкладываю в его руку букет и лезу в сумочку за телефоном.

- Что, сразу поедем ко мне?! - нарочито преувеличенно удивляется он.

- Я отправлю сообщение маме, а потом хочу услышать всё про этот твой... феромон.

- Тогда давай сразу перейдём ко второму вопросу, потому что первый я уже давно уладил. С твоим отцом.

Чёрт бы тебя побрал! Убираю я так и не пригодившийся телефон.

- Ну что ж, всемогущий Эйвер Хант, я вас слушаю.

50. Эйвер

Странно, что я могу говорить. Что у меня шевелится язык, двигается челюсть. Я даже складно соединяю слова в фразы. Даже оперирую какими-то терминами, нахватавшись их у Дэйва.

Потому что мой мозг парализован. Полностью.

Её непривычно уложенными в художественном беспорядке волосами.

Видом выступающих позвонков на её спине, что ещё стоит у меня перед глазами.

Этими завитушками на вспотевшей шее. На самом деле я вырвал больше волос, чем два. Их было уже не спасти. Но весь ужас в том, что я ведь положил их в карман.

И этим взглядом - глубоким, фатальным, внимательным.

И этими губами, оставляющими отпечатки на бокале с шампанским. «Вам идёт шампанское!» Как же рядом с ней это бездарно и фальшиво звучит.

Не могу я вынести только внезапное отсутствие дорогой моему сердцу родинки. А потому, сделав вид, что она испачкалась, бессовестно стираю косметику с того места, где пряталась её «мушка».

И разглядывая её обнажённые ключицы, нахожу ещё один фетиш - пятнышко ожога, оставленное, видимо, щипцами для завивки. Сегодня. Как это символично. Оно совсем свежее, но останется на её коже навсегда. Как память о сегодня. Она торопилась, щипцы соскользнули - сам дорисовываю я картинку. И она, возможно, не вспомнит, когда и как оно появилось. Но я уже не забуду. Никогда.

- И как ты с этим живёшь? - отставляет она пустой фужер.

Выросший словно из ниоткуда проворный официант наполняет его снова и, что ценнее - тут же исчезает. За что я люблю дорогие рестораны, так это за незаметный сервис.

- Это любопытство или сочувствие? - всматриваюсь в её серьёзное лицо.

- Это попытка представить себя на твоём месте. Каково это, когда женщины вешаются на тебя гирляндами?

- Ну, всё не настолько празднично, - усмехаюсь я. - То есть сначала, когда я только понял, что во мне есть нечто, чему трудно противостоять, это было весело. Азарт. Желание проверить, убедиться, что это работает. Работает безотказно. Успех у женщин, скажу тебе честно, окрыляет.

- А слава серийного бабника? - видимо, вспоминает она мои же слова с приёма у психиатра.

- А слава шла впереди меня. Девчонки липли сами. Не то, что с каждой вечеринки, я вообще не приходил домой один.

- Бедненький, как, наверно, намучился, - издевается она.

- Ан, ты спросила, я ответил, - её презрительно скривлённые губы мне как ножом по сердцу. Я ей душу вообще-то обнажаю. - И это не бахвальство. И как тебя это ни веселит, но физически это действительно тяжело. Я похудел, хронически недосыпал, стал отставать по учёбе.