За докладом Ферсмана непосредственно следовали подсчеты продовольствия и вьючных лошадей и споры об очередности экспедиций. Это в иных, более прозаических формах, продолжалась сложная научная работа, ибо речь шла о невиданных еще в истории по темпам и масштабам геологических открытиях.
К этому времени специальное постановление Совета Труда и Обороны уже требовало ускорения исследовательских работ по дальнейшему изучению Хибинского массива. Если несколько лет назад Ферсман с группой единоверцев тщетно старался пробить хибинским апатитам хотя бы узкую дорогу в советскую экономику и наталкивался при этом на вредительские завалы, то теперь путь был расчищен. Мурманская железная дорога ускоренно строила специальную железнодорожную ветку к уже определившемуся месторождению апатитов, новый трест «Апатит» без поправок на организационные неполадки развертывал добычу их, могучая система невидимых рычагов народнохозяйственного плана наращивала поступательное движение науки в союзе с революционной практикой.
В октябре 1930 года, в преддверье ноябрьских торжеств, в газете «Ленинградская правда» появилась очередная статья Ферсмана о Хибинах.
«Эта статья, — писал он, — является в некотором роде юбилейной. Это ровно сотая моя научная заметка, посвященная производительным силам Хибинского района. Казалось, что должен наступить какой-то конец все новым и новым открытиям и новым страницам в описании этого края; казалось бы, что в последние годы в той огромной литературе, которая посвящена Хибинам и которая измеряется свыше чем двумя тысячами книг, статей и заметок, в сущности, все оказано, а между тем каждое лето приносит все новые и новые новинки; и не только успехи строительства и самого хозяйства заставляют нас постоянно возвращаться к этому новому растущему промышленному центру Ленинградской области. Он привлекает как раз все новыми горизонтами, расширяющими наше знание природных богатств этого края, открывающего новые перспективы перед промышленностью и хозяйством».
Ферсман испытывал острую потребность обдумать пережитое — обдумать вслух, как он всегда это делал. Он видел и чувствовал свою новую аудиторию. Это была уже не горстка ближайших учеников и сподвижников. Вся страна училась и строила, в считанные годы преодолевая вековую отсталость, решив в несколько пятилеток догнать и перегнать передовые капиталистические страны в экономическом отношении.
«Хибиногорск в декабре этого года справляет свое пятилетие, — писали Кирову 20 ноября 1934 года молодые избиратели Хибиногорска, люди, которые первый раз в жизни получили избирательные повестки, — но в нем уже есть горный, химический, медицинский техникумы, ФЗУ, 13 начальных и средних школ, вечерний комвуз и совпартшкола, 600 трудящихся и их дети обучаются в Доме художественного воспитания и самодеятельности. В нашем пятилетнем Хибиногорске есть радио, выходит ежедневная газета, у нас 4 клуба, 9 красных уголков, кинотеатр, построен Дом культуры на апатитовом руднике, работает 8 стационарных библиотек…
Можно ли говорить, что наша жизнь чем-либо отличается от жизни молодежи всей нашей социалистической Родины? Все, что сделано здесь за неполные пять лет, — все это сделано советской властью и партией…»
[68]Киров получил это письмо своих молодых избирателей, живших в еще более молодом городе, но ответить на него уже не смог.
Скорбная весть застала Ферсмана в пути…
Еще на станции Тверь он узнал: Сергея Мироновича Кирова не стало. Подлая рука наемного убийцы оборвала эту яркую, светлую жизнь, отданную целиком на служение трудовому люду и великой Коммунистической партии.
Вечером того же дня Ферсман у себя в кабинете набрасывал строки прощальной статьи о Кирове.
Всего себя, со всеми несметными богатствами своей души, Киров вложил в свою огромную любовь к людям.
…Кипучая хибинская стройка. Киров, радостный, оживленный, зорко всматривающийся в окружающее. Проходя по рудничному поселку, он несколько раз останавливался и поворачивался в разные стороны; его спутники не догадывались, что он ищет тот маленький домик на горке, в котором он был первый раз в 1929 году в ночную пургу. Не найдя этого домика, затерявшегося среди поселка, он спросил:
— Где же то помещение, в котором я был в первый раз?
Товарищи указали. Киров покачал головой и промолвил:
— Затерялся бедняга. Прямо места стали неузнаваемы!
Ферсман до боли ясно представил себе Кирова стоящим у подножья горы, прислушивающимся к тихим звукам немеркнущего полярного дня. Он смотрел на эти каменистые склоны, темный частокол елей, блестящую полоску железных путей, прислушивался к гудкам паровозов и отдаленным взрывам. И все это принадлежало народу, который разглядел эту пустынную землю, послал сюда своих разведчиков, провел пути, рвал динамитом горы, тысячами эшелонов отправлял зеленые апатиты на поля, переворачивал мир и завоевывал его для сотен и сотен миллионов ранее обездоленных и ограбленных людей.
К числу тех, кто сделал все это, принадлежал и Ферсман…