Ферсман

Дмитрий Иванович Щербаков — один из пионеров поискового дела в Средней Азии, стране высочайших гор, огромных пустынь и плодородных оазисов. В первый же год своей работы с группой молодых геологов в зоне предгорий Алтайского хребта нашел многочисленные следы деятельности древних рудокопов и металлургов. Его отряды находили кремневые орудия — стрелы, скребки, каменные молотки, кучи шлака с древними очагами и глиняными трубками для дутья. Некоторые пещеры вызвали у них недоумение: неясно было, естественным путем они образовались или были созданы человеком. Щербаков хотел показать эти находки Ферсману, чтобы вместе с ним выяснить все сомнения. Но воображение Ферсмана зажигали отнюдь не мысли о древних памятниках культуры при всей их значительности. Д. И. Щербаков привез из Средней Азии результаты наблюдений над течением химических процессов в полупустынных областях под жарким солнцем юга. Именно эти рассказы Щербакова особенно заинтересовали Ферсмана. Во время беседы он несколько раз к ним возвращался и забрасывал Дмитрия Ивановича все новыми и новыми, подчас совершенно неожиданными вопросами. Он спрашивал: измерял ли Щербаков температуру глубинных слоев почвы? В какое время года в Алайской долине выпадает наибольшее количество осадков? Как велики на поверхности почвы выцветы солей?

Однажды Д. И. Щербаков оставил своего друга после такого разговора в глубокой задумчивости, а на следующий день услышал от него такую фразу:

— А знаешь, ветер в условиях субтропической пустыни — это, несомненно, огромный химический фактор.

Мысль эта могла показаться странной, потому что до сих пор ветру приписывали только механическое действие. Короче говоря, мысли Ферсмана уже были прикованы к пустыне и к тем любопытным геохимическим процессам, которые в ней протекают.

Услыхав о том, что Ферсман за три недели хочет объехать всю Фергану, Щербаков только руками развел: в то время он еще не привык к тому, чтобы Ферсман в течение одного года ухитрялся намечать — и осуществлять! — поездки в самые противоположные части страны.

Однако скоро академик поразил своих новых спутников (Щербаков возвращался в Среднюю Азию во главе целого отряда геологов) не только непостижимой широтой научных интересов и быстротой при выполнении намеченных маршрутов, но и блестящей организованностью и неутомимостью.

В поезде Ферсман быстро перезнакомился со всеми пассажирами вагона: одним успел что-нибудь рассказать, других — расспросить, а вернувшись в купе, уселся поосновательней у столика, достал свой объемистый чемодан и стал пачками извлекать из него книги.

— Ну, а теперь за дело, — заявил он. — Прежде всего наметим распорядок дня. До вечера займемся чтением книг, а вечером будем слушать доклады. Тебе начинать, — обратился он тоном, не допускающим возражений, к Щербакову. — Твой доклад по геологии района будет вводным, а затем послушаем наших спутников.

Что оставалось делать?! Разобрали книги и углубились в чтение.

Быстрее всех просматривал книги Ферсман. И не просто просматривал, а делал пометки на полях и выписки на обложках. Около него постепенно вырастала высокая стопка уже просмотренной литературы.

Временами он подходил к окну, провожая глазами медленно уплывающие поля и перелески, и вновь брался за работу.

Следующие дни шли уже по раз установившемуся распорядку. Изменение в него внесла лишь жара. Она дала себя знать после того, как, миновав серебристые оренбургские степи и Мугоджары, поезд покатил по бесконечной красноватой равнине. Свирепое солнце убивало разговоры, книги падали из рук, Только с наступлением вечерней прохлады, когда над степью лениво распластывали крылья вылетевшие на охоту беркуты, возобновлялись рассказы и расспросы.

…Целые сутки поезд тянулся вдоль мутной Сыр-Дарьи, шумевшей в камышовых плавнях.

Ночная пересадка в Ташкенте. А утром на путешественников обрушились яркие краски ферганского лета. На Севере весна только начиналась. Только что Ферсман видел желтые разливы Сакмары и Урала, пустынные и однообразные по колориту степи Казахстана, а здесь непередаваемая, густая эмалевая голубизна неба, лаковая зелень листьев, яркие цветы без запаха, пестрые наряды местных жителей.

В доме, где пришлось остановиться на ночлег, Ферсман с большим вниманием изучал узорчатые ткани. В этих произведениях народного творчества ему виделось отражение тонов полынных степей лёссового покрова, скал, нагорий и пустынь.

Ему очень хотелось попасть в пустыню.

Дальше поехали на двуколках, заранее приготовленных работниками геолого-поисковой партии.

Около узбекского селения Кува Ферсман ненадолго остановился для осмотра селитренных бугров. Во время русско-германской войны о них заходила речь в Комиссии по изучению естественных производительных сил России как о возможных источниках селитры. Дехкане обычно брали здесь землю для удобрения полей.

Возчик доставил Ферсмана и Щербакова к большой открытой пирамидальной площадке, окруженной тополями. В ее северной части высились сильно вскопанные с поверхности лёссовые бугры.