Фестиваль

Несомненно, они узнали его, но никак этого не показывали. Тонкие пальцы Никитиной с сило вдавились в кожу кресла. Ее подруга выглядела спокойной.

Василий молчал и ждал чистосердечного признания. Тишина словно повисла с потолка на тонкой ниточке, готовая в любую секунду сорваться оттуда кому-нибудь по голове.

- Это не ваше дело, - снова повторила она, на этот раз, более тихим голосом. - То, что мы делаем - законно, только слегка аморально. Но, в любом случае, вас это не касается.

- Да... - протянул Василий, - исчезновение людей вы считаете слегка аморальным... Убийство менеджера - тоже слегка аморально? Да?!

Она хотела что-то сказать, но с ее губ сорвалось шипение, она покраснела и встряхнула головой.

- Вы!.. вы... не понимаете о чем говорите?! Вы думаете, все просто, да? Какие у к черту исчезновения?!! Зачем вы мне голову морочите? - Она уже почти кричала, - вы хотите денег? Да подавитесь!!! - откуда-то в ее руке появилась пачка десятитысячных и она швырнула их ему в лицо.

Купюры зашуршали, затрепетали как крылья птиц и покрыли собой серый ковролин. "Не меньше миллиона", - подумал Василий.

Она смотрела на него ненавидящим взглядом и казалось, совсем разучилась моргать.

- И тем не менее, - сказал Василий. - С этим надо смириться, вы страхуете похищенных людей. Что вы с ними делаете? Убиваете? Продаете?

Никитина уже пришла в себя. Она качала головой и шептала:

- Убирайтесь вон! Вы ненормальный, вы больной человек! Мы занимаемся обычным бизнесом и вас это не касается ...

Василий смотрел на нее и думал, что не так-то все и просто. Или она великая актриса, или остается один Карташов, который не вылазит из-за границы. Больше никто. в принципе, Карташов мог сделать все один. Однако мужчины никогда не курят дамские курительные палочки.

Василий вышел в фойе, посмотрел по сторонам, потом медленно спустился на первый этаж.

Милиционер, как будто не двигался с места. В его руках торчала та же газета, кажется, он даже еще не перевернул ее.

Отрешенно посмотрев на снующих людей, Василий толкнул входную дверь. Движение по ближайшей полосе было перегорожено. Поперек дороги стоял зеленый уазик. Из-за каждой колонны в его сторону смотрели одноглазые дуля автоматов АКСМ.

Дверь уазика была приоткрыта и из-за нее выглядывал офицер с пистолетом к руке.

Василий вздохнул и поднял руки. Он ни секунды не сомневался, что с другой стороны двери та же самая картина. Сопротивляться не стоило, они этого не любят.

- К стене! - закричал офицер. - Руки на стену! Василий медленно выполнил приказание, наблюдая за своими действиями словно со стороны. Где-то внутри головы еле-еле светился малюсенький огонек сожаления.

Подбежавние омононцы любовно заломили руки за спину и повалили лицом на землю. Он почувствовал, как трещат суставы и вскрикнул, за что немедленно получил сапогом в район почек.

Его обыскали, вытащив ключи от дома, складной ножик и тридцать тысяч рублей. Больше ничего.

- Быстрее! В машину его! - послышался голос офицера. Его подняли на ноги и подхватив с двух сторон, вывернули руки назад и вверх, так, что он видел только свои коленки.

Через секунду голова вперед он полетел к открытую заднюю дверь уазика, ударившись о металлическую перегородку. Почти сразу же машина тронулась. "Оперативно", - подумал Василий, - "молодцы".

Глава 29.

Били долго, точно и профессионально. Так, чтобы не причинить значительных увечий, но сделать инвалидом на всю оставшуюся жизнь.

Василий с трудом разлепил глаза. Лицо опухло и уже почти не болело. Передних зубов как не бывало.

По бокам за руки ого поддерживали двое - их Василий видеть не мог - голова отказывалась поворачиваться. Спереди, расставив ноги, обутые в высокие ботинки на шнуровке, стоял плотный человек в лейтенантской форме. Его почти лысая голова освещалась сзади яркой лампочкой без абажура. Справа, у голой окрашенной стены стоял деревянный стол. На стол лежала папка и из нее выглядывало нисколько белых страниц.

- Ну что, ты будешь, наконец, говорить? - процедил бугай, приподняв его голову за подбородок. Лейтенант тяжело дышал, видимо устав, и у него изо рта воняло гнилым дерьмом.

Еле шевеля губами, Василий сообщил ему об этом.

Красномордый дернулся, но все-таки сдержался и отошел к столу.

Третий день повторялась одна и та же картина. Василия выводили из камеры на допрос, он требовал адвоката, Литвинова, или ни худой конец, Архипова, его до полусмерти избивали и ничего не добившись, обливали водой и оттаскивали назад в камеру.

Красномордый втиснулся за стол и открыл папку.

- Ты можешь молчать до потери сознания, - сообщил он, улыбаясь. - Но, хочешь ты, или нет, ты замочил мянеджера, Якова Семеновича. - Он помолчал и еще шире улыбнулся. Такая детская милая улыбочка. - Старушка, кстати, тоже на твоей совести. Помнишь ее?

Василий смотрел на его довольную красную рожу и молчал. Абсолютно любое слово, что он скажет, пойдет против него. Об этом он занял так же хорошо, как и о том, что продержать они его могут до следующего рождения Христа.