Фетишист. История Джерри Брудоса, «обувного маньяка»

– И что говорила миссис Бичем?

– Она пыталась убедить сестру, что видела, как Джерри Брудос затаскивал отбивающуюся девушку в свой дом – в дом Брудосов.

– Как, по ее словам, это происходило?

– Ну, один раз она сказала, что Джерри тащил девушку, а в другой раз – что он вел ее за собой.

– Тащил?

– Да.

– Но в следующий раз она говорила уже по-другому? Что он ее вел?

– Да, сэр.

– Мистер Нордстрем, основываясь на вашем знакомстве с миссис Бичем – в течение семнадцати лет, – как вы считаете, стоит ли верить ее словам? Она говорит правду?

Нордстрем сделал паузу, а потом мягко ответил:

– Она говорит правду… как ей кажется.

Таким образом Берт развенчал показания главного свидетеля обвинения. Но ему еще надо было поставить под сомнение утверждение прокурора, что Джерри Брудос не мог в одиночку дотащить мертвое тело от своего универсала до ограждения моста над рекой Лонг-Том, и для этого требовалось два человека.

Общий вес тела Карен Спринкер и головки блока цилиндров составлял восемьдесят один килограмм, то есть вес среднего мужчины. Мертвый груз. В этом контексте – страшное словосочетание.

Берт вызвал частного сыщика, которого защита наняла, чтобы провести следственный эксперимент, и продемонстрировал фотографии, на которых универсал той же модели, что у Брудоса, удалось подогнать кузовом на расстояние четырех дюймов от ограждения того самого моста.

– Вы пробовали перенести вес, равный восемьдесят одному килограмму, от универсала до ограждения? – спросил детектива Берт.

– Да, несколько раз.

– Без помощи другого человека?

– Без помощи, сэр. Я сделал это один.

Присяжные уже знали, что Джерри Брудос обладал такой силой, что мог перетаскивать с места на место холодильник весом больше ста килограммов. Было совершенно ясно, что труп с грузом он переместил бы с легкостью.

Защита закончила со свидетелями.

Однако окружной прокурор Гортмейкер собирался предъявить кое-что еще, чтобы вернуть себе отвоеванные позиции.

Обнаженные фото Дарси Брудос.

Когда-то давно Дарси высказывала опасение, что техники в фотолаборатории увидят снимки с ней, сделанные Джерри. Он пообещал, что уничтожит все отпечатки и пленки, но не сделал этого. Он хранил ее фото вместе с остальной своей коллекцией. Теперь они превратились в улику, и Дарси, униженная, наблюдала, как присяжные передают их из рук в руки. Ее видели голой люди, которым предстояло вынести ей приговор.

Гортмейкер обратил их внимание на то, что Дарси снята в лаковых лодочках на шпильках – точно таких же, как на фотографиях Карен Спринкер. Это было так давно! Она не помнила тех туфель. Дарси почувствовала, что присяжные посматривают на нее, а потом на фотографии ее обнаженного тела, которые она считала исключительно личными и интимными.

Все выглядело так, будто она солгала насчет туфель. Она сказала окружному прокурору, что не узнает ни одну из пар, найденных в мастерской Джерри. Но они были на ней на десятках слайдов и снимков. Она сказала правду… как ей казалось.

Она не солгала – но впечатление складывалось именно такое.

Настало время финальных прений. Судебный процесс подходил к концу.

В четверг, 2 октября, Гэри Гортмейкер выступил от лица обвинения. Дарси выслушала, как ее изображали чудовищем в женском обличье, которое помогало мужу пытать и убивать невинную девушку. Женщиной, которая затем вместе с мужем избавилась от трупа. Распущенной девицей, которая позировала для фото, граничащих с порнографией. Она слушала, и ей казалось, что окружной прокурор говорит о какой-то совершенно другой женщине, с которой она даже никогда не встречалась – и которая внушала ей отвращение.

Наверняка в зале были люди, которые относились к самой Дарси точно так же. Те, кто верил, что она виновна.

Мистер Берт предупреждал ее, что каждая сторона повторит главные пункты всех своих заявлений, поэтому ей лучше не вдаваться в юридическую риторику и не воспринимать ее на свой счет.

Но это было невозможно.

Юридическая риторика въедалась в хрупкую видимость спокойствия, которую Дарси поддерживала весь процесс, и разъедала, подобно кислоте, остатки ее самоуважения. Ей никогда не избавиться от этих воспоминаний. Дарси вспомнилась детская присказка: «Слово – не камень, им не убьешь».

Но сейчас слова ее убивали.

Когда все закончилось, Чарли Берт встал и подошел к скамье присяжных.

Лиззи Борден берет топор, Лиззи Борден выходит во двор, Сорок ударов отцу по башке, Сорок один – своей мамашке.

Стишок повис в воздухе.

– Лиззи Борден оправдали, леди и джентльмены. Она не убивала своих родителей. Все, кто был связан с этим делом, давно мертвы – судья, присяжные, адвокаты и прокурор. Но песенка осталась, и ее знает каждый школьник. Почему? Потому что лучше всего запоминается все страшное и странное. Лиззи Борден обвинили в убийствах история и фольклор.