Февраль – дорожки кривые

Время было какое-то смурное, жестокое. Пойдешь куда-нибудь, в кино ли, в парк или просто во двор, а вернешься непременно с разбитым носом. Все поголовно дерутся — ужас! И взрослые и пацаны. Вечером отовсюду из-за стен крик, плач — родители кого-то обязательно порют. Один закон — кулак. Кто сильнее, тот и прав. Хорошо, хоть учителя учеников не лупили. Впрочем, физруки не скупились на подзатыльники — и все с улыбочкой, вроде б шутливо. А ведь больно. Знай молчи себе и лыбься идиот идиотом.

Кроме меня, в нашем доме была еще одна белая ворона — Витек, по прозвищу Кривой. Глаз ему года три назад взрывом выбило, лимонку разряжали. То есть разряжал-то не он, не из прытких, он только смотрел во все глаза. Потом стал смотреть одним глазом.

Кривой был самым распоследним слабаком во дворе, над ним все кому не лень измывались. Даже младше его. Забитый, затравленный… Привязался вдруг ко мне, видно, почувствовал родственную душу. И клянусь, я ему ни разу и щелбана не дал — рука не поднималась. Домой он ко мне заходил, книжки интересные приносил почитать. На рыбалку мы с ним ходили по Верхней Стрелецкой на реку, пескарей да окушков тягали.

Сейчас-то я понимаю, удить он не любил, увязывался из-за меня. Тяжко дома одному. Скажет ему мамаша: «Чего дома сидишь, как болван? Проваливай на улицу!» А на улицу как на казнь. Чего она, мамаша, знает о нашем счастливом детстве? Мы же не доносчики. Да и нет смысла жаловаться-то, когда изобьют! Не будешь ведь каждый день, из года в год, к родителям бегать и хныкать. И вообще: «Доносчику первый кнут!» — слышал?.. Такую «темную» потом устроят, всю жизнь на лекарства работать будешь.

Здорово Витька лупили, просто так: за то, что тихий, за то, что кривой, за то, что книги читает — умный. А ведь он сердечник был, ревмокардит у него, от физкультуры освобожденье имел… Помню, мечтал Кривой:

— Посадили бы меня в тюрьму, живи — не хочу!

— Там еще хуже. Одни только урки, — смеялся я.

— Не в такую. А в одиночную камеру, — мечтал Кривой, — я бы там книги читал, пока не вырасту, а потом меня пусть отпустят.

— Там ничего, кроме уголовного кодекса, читать не дают — не слышал?

— Вышел бы юристом, — улыбался он. Все из него выбили, кроме юмора.

Записали меня, значит, в тридцать пятую школу, в тот же пятый «Д», где Кривой учился. А перед самым сентябрем я заболел ангиной, перекупался. Ни по каким предметам я не боялся отстать в школе, кроме иностранного языка. Впервые же нам его дали. Ты помнишь, «иностран», без «т», изучался только с пятого класса… Нам попался английский — и Витек Кривой целый месяц, каждый день, ходил ко мне и со мной занимался. Как я был изумлен, когда на первом моем уроке по английскому я вдруг получил пятерку! Кривой сиял. Другой бы на его месте раззвонил на всю ивановскую, как взял меня на буксир, как бился со мной, тянул за уши. Кривой же был врожденно тактичным, хотя, наверное, и не знал, что это такое, несмотря на всю свою начитанность. У него была специальная тетрадка, куда он записывал названия прочитанных книг: к тому времени накопилось сотни три, не меньше, — и всё приключения.

В школу мы теперь ходили вместе — сначала по Кольцовской… Ну, ее ты наверняка знаешь, раз бывал в Воронеже: широкая, трамвайная. Раньше Кольцовскую пересекала еще и железнодорожная ветка — по ней ходил паровозик «кукушка», весь черный от колес с красными вставками до трубы и даже дальше — до конца своего дымового шлейфа. Обводы колес блестели отшлифованной от беготни по рельсам сталью. Специально для «кукушки» перед выездом на улицу стоял особый знак: «Закрой сифон и поддувало!» Бог знает что это означало. Но когда «кукушка» окутывалась понизу белым паром, а поверху — черным дымом, нам казалось, что мы все понимаем. Этот железнодорожный приказ был в ходу не только в школе, но и в городе, в любой очереди услышишь: то «Закрой сифон!», то «Закрой поддувало!», а то — и все вместе.

С Кольцовской мы сворачивали на Плехановскую… Нет, у нас была вторая смена, и сначала мы непременно заходили на углу в книжный — перед первой сменой не зайдешь, он открывался позже, — и зорко высматривали, не мелькнет ли из-под прилавка какая-нибудь книга из заветной детгизовской серии фантастики и приключений.

Затем уж только сворачивали на Плехановскую, а там три минуты — и в школе. Можно и на трамвайной подножке прокатиться и на ходу спрыгнуть, не доезжая остановки «Застава». Но мы больше любили пешком ходить и спорить о д'артаньянах и капитанах гаттерасах.