Февраль - кривые дороги

Мария с Настей и Василием занимали места в третьем ряду. Было несколько скучновато слушать затянувшийся, монотонно излагаемый доклад — но вот по рядам как будто что-то пролетело, поднялся шепоток, и все взгляды устремились на висящий за столом президиума на стене громоздкий пейзаж, случайно оставшийся после вчерашнего спектакля.

Декорация качалась, сползая вниз, грозя каждую минуту вот-вот обрушиться на сидящих впереди его людей. Из зала стали подавать знаки секретарю парткома, но тот, недоумевая, пожимал плечами. А каждая секунда была на счету.

Тогда Мария вскочила с места, рванулась к выходу. Но было уже поздно. Переполох за столом президиума, женские вскрики, побледневшее, испуганное лицо мужа в прорези закрывающегося занавеса остановили ее.

Минут через десять заседание продолжалось.

— Вася, что же теперь будет? — спросила Мария свояка, беспокоясь за мужа.

— Ничего не будет. Миша отделается легким испугом, не он же готовил сцену.

Однако Мария чутьем понимала, чем обернется этот испуг для ее Михаила...

Концерт прошел с большим успехом. Зрители щедро аплодировали самодеятельным актерам, а Михаилу, когда он прочитал стихи Маяковского о Ленине, даже кричали «браво».

— Молодец, Миша, ты напрасно, Манечка, волнуешься, — сказала Настя сестре, без слов понимая ее состояние. — Пойдем-ка лучше за сцену, поищем его.

— Не ходите, не надо, — остановил Василий сестер. — Мой совет вам ехать домой одним, а я задержусь, как член парткома. Ну и Михаила заодно привезу.

Михаила он не привез, а жизнь Марии с этих дней резко изменилась.

— Совсем опустился, гоняйся за таким! Едва заметит меня, точно сквозь землю проваливается, — обозленный поведением запившего свояка, сердито выговаривал Василий Насте. — Не представляю, как Мария будет выносить его дальше!

Настя ничего не ответила мужу, ибо тоже не знала как. Ее волновали противоречивые чувства: то жалости и горького недоумения, то злости к потерявшему себя человеку.

Сестра держалась замкнуто, молчаливо и даже как будто высокомерно, словно они с матерью были виноваты в том, что Михаил запил. Настя боялась подступиться к Марии, проводя все вечера в ее доме по просьбе Ксении Николаевны.

На минутку отрываясь от книги, Настя то и дело украдкой посматривала на сестру, дивясь ее выдержке и самообладанию. Дивилась и возмущалась — не на то бы ей тратить свои душевные силы! Конечно, вероятно, проще бы уйти от запойного мужа — Мария еще молодая, красивая женщина, при желании может устроить свою личную жизнь с другим, стоящим ее человеком. Может, но едва ли захочет... По наблюдениям матери, она продолжает любить Михаила.

— По совести рассудить, Миша недурной человек, добрый, заботливый, — устав от молчания, шептала Насте мать. — Мне ведь его тоже жалко... Господи, скольких людей война поизуродовала!

Стукнула входная дверь (Ксения Николаевна предусмотрительно держала ее незапертой допоздна), раздались неверные шаги по коридорчику, и на пороге комнаты появился Михаил. Он был в опорках на босу ногу, в чужих брюках, засаленном кургузом пиджачишке без единой пуговицы.

В глаза бросилась его голая, без рубашки, грудь, поросшая черными густыми волосами. В полуседых вьющихся волосах на голове, грязных и спутанных, торчали клочки бумаги, сухие листья.

Но всего неприятнее было опухшее, багровое, с кровяными подтеками и бессмысленным, опустошенным взглядом лицо.

Несколько мгновений все смотрели на него с испугом.

Потом Мария стремительно встала.

— Ну, отгулял или не совсем еще? — гневно обратилась она к мужу, заперев за ним дверь. — Помнишь, я уговаривала тебя полечиться? Ты не согласился. Теперь разговор у меня короткий: в Хотьковской лечебнице я забронировала за тобой койку. Через час будешь там.

Не разлепляя спекшихся губ, Михаил застонал, затравленно оглянулся на запертую дверь.

— Михаил, опомнись, — прикрикнула на него Мария, — подлечишься, а там подумаем, как будем жить дальше... Я не враг тебе, давай собирайся, — добавила она, заметив, как осмыслялось при ее словах лицо мужа.

— Скрытная стала наша Мария, очень скрытная, все в себе, в одиночку таит, — грустно заметила Ксения Николаевна, когда старшая дочь, кое-как приодев мужа, повезла его в лечебницу. — Боюсь я в ней этой скрытности, — продолжала мать, — не к добру она может привести...

Г Л А В А VIII

В эти нелегкие для Марии дни, она старалась держать себя так, будто ничего не случилось в ее жизни. И это, к ее собственному удивлению, ей вполне удавалось. А давно ли огласка о запивающем муже представлялась Марии почти трагедией. Но вот произошло неизбежное, и, оказалось, ничего страшного...

У окружающих ее людей, чьим мнением она дорожила, вполне хватало деликатности и такта, чтобы не напоминать ей о случившемся... А если бы и напомнили, она сумела бы резко оборвать каждого — такую решимость она чувствовала в себе!

Что же касалось уважения к ней в цехе, то оно не только не поколебалось, а как будто даже возросло, чему, очевидно, способствовало ее неизменное спокойствие и ровная требовательность.