Февраль - кривые дороги

Следующую ночь она отсыпалась, и все поднявшиеся накануне сомнения окончательно отступали. Больше того, являлось чувство благополучия в жизни, удачливости. Ей ли, оберегаемой и любимой мужем, родными, роптать на судьбу? И это на фоне овдовевших в войну сверстниц, часто с детьми на руках? Тревоги, хлопоты — все на голову бедной матери, а она — Настя — за спиной мужа и тетки Акулины давно позабыла, как открывается дверь в продуктовый магазин, и не ее забота, во что одеть сына.

— Везучая ты, Настена, днем с огнем поискать таких, как твой Вася. Вот сестре с замужеством не повезло, — частенько заводила любимый разговор тетка Акулина. — Ну, а у хороших родителей, известное дело, и сын в утешение! Чуть какая задачка потруднее — отбою нет нашему Ленечке: бегут, по телефону трезвонят... Объясни, подскажи! Им не под силу, а ему в самый раз!

Настя слушала довольная. Леня поступал по неписаным законам фронтовой выручки, внушенным ему отцом. Сын мог часами слушать отца о фронте, о товариществе.

Мать не обижалась. Мужчины, потому и тянет их друг к другу! Но и тетка Акулина, по ее наблюдениям, держалась ближе к Василию. «Простодушие его, наверно, подкупает!» — думала Настя, сама испытывая на себе благотворное влияние отзывчивой простодушности мужа.

Ей ничего не стоило в тот памятный вечер признаться ему:

— Вася, мне звонил Кирилл Иванович, просил принести экземпляр рукописи. Знаешь, очевидно, зря я грешила на его придирчивость...

— Сам звонил?

— Да.

— Конечно, зря! — воскликнул муж. — Ведь было время — он расхваливал твою повесть, значит, должен ее напечатать. Неси, обязательно неси в его журнал. Напечатает! Иначе будет большим свинством с его стороны...

Василий внимательно посмотрел на жену. Он знал — неустроенная рукопись была занесена над ней подобно дамоклову мечу, сколько бы Настя ни крепилась, ни внушала себе терпеливое благоразумие, опасность не уменьшалась, пока существовала угроза.

В доме стояла тишина, Леня и тетка Акулина уже спали. Супруги на цыпочках прошагали в кухню. Вечерние ужины вдвоем перед выходным днем (а сегодня как раз была суббота) вошли у них в привычку: обменяться скопившимися за неделю новостями, поговорить о Лене.

Сегодня вся беседа вертелась вокруг Настиной повести. Замечание мужа, что Кириллу Ивановичу просто нельзя будет не напечатать рукописи, сильно занимало ее. В конце концов, на черта им, двум семейным людям, сдались романы... а вот посодействовать ей он должен, обязан, наконец! По его же совету она переделывала рассказ в повесть.

— Знаешь, Вася, я все больше и больше проникаюсь твоим оптимизмом и верю, что настанет конец моим мучениям! — сказала Настя мужу.

Через десять дней Настя проделала тот же самый путь, что два с половиной года назад, когда впервые шла к Кириллу Ивановичу. Но тогда ей было куда проще встретиться с ним, в сущности, незнакомым человеком.

Все эти десять дней она внушала себе одно: не растеряться, не вспыхнуть, ничем не выдать своего былого чувства. Ну, было и прошло, мало ли с чем и с кем приходится сталкиваться человеку? Но на то он и человек: сохранить главное, а все ненужное, сбивающее с толку, уметь отмести! Сейчас самое важное устроить повесть в печать, разрубить узел, вокруг которого крутится вся ее жизнь.

— Здравствуйте, Кирилл Иванович! — проговорила Настя, смело протягивая руку.

Он сидел в очках, очки не шли ему — старили.

— Здравствуйте, здравствуйте, прошу садиться. Принесли?

— Принесла. Вот, — Настя вытащила из портфеля приготовленную рукопись, подала. — Тут есть кое-какие подклейки, но все вполне удобоваримо...

— Работали после замечаний?

— Да, не однажды.

— Хорошо, оставляйте. Буду читать я и члены редколлегии. Если не возникнет в оценке принципиальных разногласий — в июньском номере начнете печататься.

— Кирилл Иванович... Ой, правда?..

Он посмотрел на нее через очки каким-то неопределенным взглядом, чуть слышно хмыкнул. Насте показалось — осуждающе. И тут ей пришли на память обещанные белые кони. Где же они? Впрочем, он сейчас вне придирок, сама ведь обходила его стороной.

Наступила пауза. Она ждала какого-нибудь вопроса, он помалкивал, занимался своей трубкой. В кабинете все было, как прежде: большой письменный стол, заваленный рукописями, позади шкаф с книгами, знакомые темно-зеленые шторы на двух больших окнах. И стакан чаю на маленьком столике в углу.

Волжский водохлеб оставался верен себе!

— Ну, я пошла, Кирилл Иванович, всего доброго!

Он поднялся, протянул Насте руку.

— Звоните через месячишко, справляйтесь. До свидания!

— До свидания, Кирилл Иванович, — упавшим голосом отвечала она, уязвленная его вот таким сугубо официальным приемом.

«А может, уже все прошло?» — спускаясь по широким ступеням лестницы, с примесью горького разочарования думала Настя, одновременно кляня себя за это — радоваться бы нужно, а не переживать.

В трамвае Насте удалось переломить ход мыслей: дело сделано, рукопись сдана, остается свободно вздохнуть и ждать.