Февраль (СИ)

– Сказать тебе, как я думаю? Ты, действительно, хочешь знать? Франсуаза, я не питаю иллюзий на счёт полиции, и особенно на счёт французской полиции! Вспомни, как они слетелись после смерти Рене – как стервятники, чёрт подери! Они разорвали бы меня на части, если бы не Дэвид. Боже мой, я даже вспоминать об этом не хочу… – Так как я действительно не хотела возвращаться к этой теме, я приложила ладонь ко лбу, изобразив приступ жесточайшей мигрени. Я очень надеялась, что намекну таким образом Франсуазе о своём полнейшем нежелании продолжать этот разговор.

Но в некоторых вопросах она и впрямь была непростительно недальновидна. Особенно, когда отстаивала свою точку зрения.

– Если этот их парижский комиссар хоть вполовину так хорош, как о нём говорят, то он тебя для начала выслушает! И поймёт, что ты непричастна к убийству этой девушки, горничной!

– Пускай катится к чёрту, – неблагодарно ответила я, не отнимая руки от лица, – вместе со своей полицией, и с мерзким Витгеном, и с этой Фальконе, которая всё никак не угомонится! В следующий раз ей нужно будет непременно заклеить рот. Её болтовня меня утомляет, несмотря даже на то, что на обеде я не присутствовала!

– Мне не нравится твой настрой, – сурово сказала Франсуаза. – Если ты не переменишь его к сегодняшнему вечеру, мне придётся принять меры!

Уж не знаю, какие меры она собралась принимать, но строить из себя заботливую кумушку у неё получалось превосходно. Я постаралась не улыбнуться и сделать вид, что всерьёз восприняла её страшную угрозу. Это немного успокоило мою подругу, и она, пожелав мне хорошего дня, удалилась, громко хлопнув дверью. Сей красивый уход означал её безграничное возмущение и недовольство. Ну ещё бы! Франсуаза привыкла, что это я вожусь с нею, как курица с яйцом, и меняться ролями ей не с руки. Ладно, ладно, придётся постараться, если не ради себя – то ради неё.

И поэтому я поднялась с постели, завязывая тесёмки шёлкового пеньюара прямо на ходу, и для начала решила умыться. А после, может, заставлю себя прогуляться по саду. Мне не помешала бы хорошая компания – вот, Томаса Хэдина и его супруги, например. У них можно было узнать последние новости, без глупых фантазий мадам Соколицы, а только факты, сухие факты, коих мне так не хватало. А ещё было бы здорово найти Витгена всё же, и отдать ему запонку, сопровождая эту ценную находку собственными умозаключениями. Вот только, боюсь, он не поверит мне.

А наша полиция не поверит тем более. Каким бы гениальным сыщиком не был этот их – кстати, как его там? – парижский комиссар, он ну просто никак не мог не слышать о скандальном деле Жозефины Бланшар, чудом избежавшей гильотины за убийство собственного мужа.

Господи, такая улика пропадала из-за их идиотского ослиного упрямства…

Я умылась ледяной водой, посокрушалась немного над ужасным цветом моего лица, стоя перед зеркалом в золотистой оправе, и уже собралась звать Эллен, чтобы та помогла мне одеться, когда в дверь постучали.

Пребывая в святой уверенности, что это Франсуаза пришла извиняться (а иначе она не стала бы стучать), я рывком открыла дверь, надеясь застать её врасплох. А получилось, что я застала врасплох Габриеля. Или, точнее, это он застал врасплох меня, потому что из нас двоих это всё-таки я была неодета.

– Господи боже, это вы! – Вырвалось у меня, недоумённое. Гранье, как настоящий джентльмен, поспешил отвернуться. Но перед этим, как настоящий француз, уже успел увидеть всё то, что никак не предназначалось для его взора.

– Простите, я не вовремя… – Пробормотал он растерянно.

Да? А может, очень даже вовремя? Шёлковый пеньюар был небрежно накинут на плечи, оголяя стройную тонкую шею, коей я всегда гордилась, а так же небольшую, но красивую грудь под полупрозрачной сорочкой. А тесёмки широкого пояса облегали мою стройную талию, от природы тонкую и изящную. Не забудем так же, что длина у пеньюара была весьма символическая, так что у Гранье был шанс по достоинству оценить мои длинные, красивые ноги, что он, несомненно, и сделал. Как в мужчине в нём я ни на секунды не сомневалась, это факт.

Я прикрыла дверь, а сама встала у стены, прижавшись к ней спиной. И отчего вдруг сердце подскочило в моей груди? Отчего меня вдруг бросило в жар… вы не знаете? И улыбка эта глупая – ну откуда взялась улыбка на моём лице? Как я могла улыбаться столь беспечно, когда вокруг творилось такое?

Гранье, как я и ожидала, никуда не ушёл, и, встав по ту сторону стены, тоже прижался к ней спиной. Готова была спорить, что он улыбается. Теперь нас разделали только несколько дюймов деревянной перегородки, да дверь, которую я оставила приоткрытой, чтобы можно было говорить без помех.

– Я волновался о вас, – сказал Габриель тихо. – Вы не вышли к обеду, и я подумал, что что-то случилось.

– Я просто почувствовала себя нехорошо. – Даже сейчас мне было неловко в этом признаваться, я всё ещё видела что-то постыдное в своей слабости.

– Это из-за случившегося с Селиной, да? – Что ж, Гранье был очень заботлив. – Или из-за утреннего разговора с комиссаром?