Фиалки на десерт

Да ерунда, уговаривала она себя. Человек расстроен, болен. Он вообще был обидчив, ее муж. Обижался легко, а вот выходил из обиды долго. Конечно, его можно понять – жены нет рядом. Рядом с ним чужая женщина, выполняющая ее, Лелины, функции. Обидно? Конечно! Она его понимает. Но ничего! Завтра она прилетит и обнимет его! И все встанет на свои места – муж ведь, а? И сколько совместных лет у них за спиной, как бы там ни было! И она опять постарается ему все объяснить – про бизнес, про дочь. И он – ну разумеется! – все наконец поймет, и обиды уйдут.

Она не замечала, что повторяет все это снова и снова вслух.

«А работа… Да ничего! Проживем! В конце концов, продадим дом. Поменяем машину «на попроще», как говорят. Квартиру – черт с ним, с центром, уедем в спальный район – например, в Крылатское. Или в Строгино – тоже неплохо. Воздух, между прочим, – не то что в центре. Живут же люди в Строгине и в Конькове! Живут и радуются. И с мужем все будет нормально. Я верю Галочке – к чему ей меня обманывать? И Катька придет в себя – кто не страдал от несчастной любви? И будет у нее новый Пендаль – наверняка лучше прежнего! А это совсем несложно. Заморыш чертов, чтоб его… И вообще – будет все хорошо. Все-таки я неисправимая оптимистка, – снова со вздохом подумала она. – Или неисправимая дура. Вот это – скорее всего».

* * *

Из аэропорта Франкфурта взяла такси – так будет быстрее. Торопилась обнять его поскорее. И тут же спросила себя: «Я соскучилась?» И честно ответила: «Нет, не так! Просто я хочу, чтоб и меня кто-нибудь обнял. Крепко прижал к себе и сказал простые слова: «Лелька, милая! Все будет хорошо! Мы же все проходили – вспомни, сколько было всего за нашу длинную жизнь! И теперь все наладится – непременно наладится! Ну не бывает же все время плохо! Вот проскочим эту черную полосу – и что вслед за ней? Вот именно – белая! Обязательно – белая! Куда она денется, а? Как твой шоколад – черный и белый, горький и сладкий!»

И она поплачет немного – совсем чуть-чуть, совсем слегка. Она все-таки женщина. Интересно, а слезы еще остались? Она ведь не из плаксивых. А сколько ревела в последнее время… Наверное, больше, чем за всю свою жизнь. Заплачет, потому что устала. Потому что так хочется тепла и поддержки – что ж тут непонятного? Баба ведь… Пусть сильная, а баба. И тут же ее отпустит – свалится тяжелый камень с груди, выдохнет она все свои горести, словно выплюнет – и станет ей легко и спокойно. И снова появятся силы жить дальше. Так было не раз – чистая правда.

Всхлипнула – стало жалко себя… «Что же вы все так со мной? А?»

Такси затормозило у ворот.

Она вошла в здание больницы. Наконец добралась! Быстро поднялась по ступенькам – второй этаж, лифт ждать не стала. Подошла к палате и затормозила – достала пудреницу, мазнула спонжем по лицу, механически поправила волосы, выдохнула – и открыла дверь.

Муж увидел ее, и выражение его лица стало скорбным – поджатые губы, сведенные брови.

– А, – усмехнулся он, – приехала все-таки! А мы уж… не ждали!

Леля вздрогнула – в его словах было столько сарказма, что она растерялась.

– Витя! Да что с тобой? – дрогнувшим голосом спросила она и повторила: – Что с тобой, Витя? Ты же все знаешь! Что же ты… так?

Муж покачал головой, недовольно хмыкнул и отвернулся:

– Ну, знаешь ли… Если тебе еще надо и объяснять!

«Стоп, Леля! – сказала она себе. – Это, наверное, депрессия. Вполне законная депрессия – после всего, что он пережил. Господин Штольц предупреждал – возможна депрессия! У таких больных это часто бывает. Обижаться на него я не должна – просто не имею права я на него обижаться! В конце концов, у меня – неприятности, только и всего! Но – я здорова! Я на ногах и здорова. А он – он болен, да. У него ужасный диагноз. В конце концов, сломался бы всякий. Еще неизвестно, как бы на его месте повела себя я! Так, взять себя в руки и сделать вид, что я не обиделась. И еще – странно – мне кажется, что я… опять виновата! Может, он прав? Надо было наплевать на этот дурацкий бизнес и остаться возле него? Ну, прав не прав, а доля истины в его словах есть. Он всегда был обидчив, а с болезнью… Все, беру себя в руки».

Короткий выдох – взяла. Леля выдавила из себя улыбку и сказала:

– А я привезла тебе сыр! Твои любимые канталь и ливаро! И еще ветчины! Тебе нравилась французская ветчина, помнишь?

Виктор повернул голову, внимательно посмотрел на нее и вздохнул. Ничего не ответил.

Она засуетилась:

– Вот сейчас, только вымою руки! Я же с дороги!

Зашла в ванную и долго мыла руки, смотря на себя в зеркало – замученная, усталая и несчастная. Ей всегда говорили, что она выглядит гораздо моложе своих лет. А тут… все ее сорок девять крупными буквами! Просто кричат: «Эй! Что-то ты, матушка, совсем распустилась!»

Тут же закипели слезы и подступила обида – я же с дороги! Он видит, как я устала. Ничего не спросил про Катьку – ни одного слова. Не предложил мне присесть, выпить чаю. Какой эгоизм, господи… Только свои проблемы и только свои обиды.

«А что ты так удивилась? Так было, кстати, всегда, не только сейчас – забыла?»