FIASCO. Исповедь трейдера с Уолл-Стрит

К некоторым сторонам японской жизни начал привыкать и я, хотя не всегда это проходило безболезненно. Не могу забыть свое знакомство с суши. Я спустился на первый этаж отеля в известный суши-бар «Suchi Nakata», где, несмотря на то что я был американцем, то есть не принадлежал к обычной клиентуре с бездонными карманами, встретили меня весьма приветливо. Съел я там шесть ломтиков сырой рыбы, а заплатил 100 долларов. При таких ценах передо мной встал выбор: потерять четверть живого веса или обанкротить фирму; 15 долларов за ломтик черт знает чего — так можно далеко зайти! Следующим утром я решил позавтракать в фешенебельном ресторане «Eureka» («Эврика»), соблазнившись, в общем-то, его названием. За английский кекс и чашечку кофе с меня там содрали 25 долларов. Эврика! Что же я сделал-то!

Через несколько дней такой жизни мои карманы опустели, и я обратился в фирму за воспомоществованием. В ответ на мою жалобу секретарша, рассмеявшись, сказала, что со мной произошло то же, что и со всеми приезжими. Она принесла мне бланк отчета о расходах токийского офиса Morgan Stanley, на котором в середине страницы крупными буквами была напечатана классическая фраза нищего: «Пожалуйста, заплатите мне». Заполнив отчет, я получил еще несколько десятков тысяч иен, которых также хватило ненадолго.

Если вы недавно были в Токио, то очень легко меня поймете. Город этот неправдоподобно дорогой. Тем же вечером я нашел скромный ресторанчик, где ужин стоил всего 50 долларов. По местным меркам — очень пристойно. Постепенно я начал входить в курс цен. Вот во что мне обошлись заказанные в номер мелочи: пакетик жареной картошки — восемь долларов, порция ванильного мороженого — семь, стакан грейпфрутового сока — восемь, чашечка кофе — десять, банан — шесть, несколько порций кока-колы — тоже шесть долларов. Примерно через неделю токийской жизни ужин в «Prunier», за который я отдал 100 долларов, чрезмерно дорогим мне уже не казался. Я не озверел даже 1 апреля, когда официант принес мне счет за гамбургер на 4500 иен (около 45долларов). Я знал, что это не было первоапрельской шуткой.

Меня очень быстро утомила работа над различными странными сделками, бессмысленными с экономической точки зрения для инвесторов и уже неинтересными для меня. Японские компании пользовались производными в двух целях: или чтобы обойти закон, или чтобы создать фиктивные прибыли. После такой работы хотелось принять душ. Я понимал, что появление даже первых признаков нравственности означало мою непригодность к торговле производными. Неужели я теряю хватку? Я попытался загнать рассуждения на тему «что такое хорошо, а что такое плохо» в дальний угол сознания, но успеха не достиг. К постоянной работе в Токио я оказался непригоден, и, осознав это, решил просто хорошо провести оставшееся время командировки.

По следам стад туристов я посетил Хаконе, Фудзи. Я осмотрел кучу токийских парков и музеев, сходил даже на праздник цветения сакуры в парк Уэно.

Не раз я встречался с потенциальными клиентами, но ни один из них так ничего и не купил. Несколько человек отказались от предлагаемых мною сделок, сочтя их недостаточно рискованными.

Я стал подумывать, не начать ли принимать ставки на результаты баскетбольного матча Канзас—Вирджиния, но решил, что и тут для клиентов риска маловато. По-настоящему рискованным было лишь играть на то, удастся ли мне посмотреть этот матч самому. В Америке уже начался чемпионат, а я поставил несколько тысяч долларов на Канзас и теперь здорово беспокоился за физическую форму родной команды.

Раньше я даже не представлял, насколько трудно посмотреть в Токио трансляцию баскетбольного матча. В любом крохотном городке Среднего Запада у вас на выбор есть десятки тысяч мест для этого. В Токио — только одно: американский спортивный бар, где, если вам повезет, телевизор переключат именно на нужный канал. Вместо трансляции американцы вынуждены довольствоваться видеозаписями, доставляемыми авиапочтой из США. После того как я в своих поисках обзвонил несколько заведений, но успеха не добился, пришлось шакалить у консьержа: не знает ли он, где я могу посмотреть баскетбол. Консьерж оторопел.

У меня началась депрессия, отягощенная тоской по дому. Несмотря на выходной, я пошел в офис, надеясь узнать счет из информационной компьютерной сети. Офис быт пустынен и тих. Каждые пять минут на компьютерном мониторе появлялась строка японских иероглифов и выводился счет в игре Канзас—Вирджиния. После того как компьютер выдал окончательный результат: Канзас проиграл, и мои денежки плакали, — я продолжал сидеть в угрюмом молчании. Токио мне нравиться перестал.