Фидель Кастро

Фульхенсио Батиста, узнав о промашке судей, пришел в ярость. Он приказал сократить число журналистов на процессе, ограничив его проверенными людьми, чтобы не создавать рекламу Фиделю Кастро. Тон газетных статей должен был быть нейтральным, тексты лаконичными, речи Фиделя не должны были цитироваться вообще. Кроме того, процесс над Фиделем Кастро из здания суда перенесли в здание того самого госпиталя, где 26 июля укрывались от расправы с помощью больных бойцы отряда Абеля Сантамария, в крохотное помещение, где работали медсестры. К тому моменту Фидель уже знал о приговорах, которые были скоропалительно вынесены его товарищам, практически лишенным квалифицированной защиты. Рауль Кастро и трое оставшихся в живых руководителей ячеек получили по 13 лет тюремного заключения, 20 бойцов по 10 лет, трое были приговорены к трем годам. Айде Сантамария и Мельба Эрнандес, которые проходили по делу как «медсестры», получили по шесть месяцев тюремного заключения. Но власти не удовлетворились вынесением приговора «монкадис–там», они хотели морально добить повстанцев, а заодно и унизить Фиделя, оказать на него психологическое давление в преддверии его решающего выступления на суде. Рауль Кастро впоследствии так вспоминал об этом: «Батистовские власти привели Фиделя и посадили на скамейку перед входом в тюремное здание, надеясь унизить его, лишить присутствия духа. Перед ним заставили пройти остатки отряда бойцов Монкады, плененных, истерзанных и физически опустошенных. Но эффект получился обратным, чем тот, который ожидался нашими врагами. Им не удалось ни унизить нас, ни лишить присутствия духа, потому что на всех нас, составлявших ту маленькую группу, произвело необыкновенное впечатление поведение Фиделя, который, с гордо поднятой головой, решительный и непокорный, смотрел на нас, передавая нам свою уверенность в том, что мы не побеждены и что это только начало борьбы!»[113]

Стоицизм и сила воли у Фиделя раскрылись в полном блеске в один из самых критических моментов жизни, когда он шел на последнее заседание суда, спокойный, хладнокровный, готовясь произнести самую важную в своей жизни речь, которая получила название «История меня оправдает» по последней фразе, брошенной им в лицо своих обличителей. Она была произнесена 12 октября 1953 года в тесной, четыре на четыре метра, комнатке военного госпиталя. Судьи догадывались, что Кастро готовит необычную речь, а потому резко ограничили не только размеры помещения, но и число присутствующих в последний день судебного заседания. Но не могли себе и представить, что речь Кастро, изредка прерываемая стороной обвинения и судом, превратится в грозный политический памфлет и продлится более трех с половиной часов.

Перед тем как представить суду свою философию и политическую программу, которая должна была стать финальным аккордом его выступления, Кастро подробно рассказал о том, как готовилась операция, с каким трудом изыскивались средства на покупку оружия. Фидель остался один на один с судьями, его товарищи уже получили свои сроки, и теперь только он сам, без опасения подставить соратников, действительно отвечал за то, что сделал. Пусть приговор ему будет более строгим, но для Фиделя было главным доказать, что операция не была спланирована кем–то извне, что повстанцы не получали «миллион песо от экс–президента Прио Сокарраса», как утверждали его враги. Фидель вообще был крайне чувствителен к тому, что не только его победы, но даже его единственное поражение приписывались кому–то другому. «Наша революция такая же кубинская, как наши пальмы», – сказал однажды Фидель Кастро.

«Правительство заявило, что нападение было проведено так организованно и точно, что это свидетельствует об участии военных специалистов в разработке плана. Более абсурдного обвинения нельзя и придумать! – говорил на суде Фидель. – План был разработан группой юношей, из которых никто не имел военного опыта. И я могу назвать их имена, за исключением двух, которых нет ни среди пленных, ни среди убитых: Абель Сантамария, Хосе Луис Тасенде, Ренато Гитарт Россель, Педро Мирет, Хесус Монтане и тот, кто сейчас перед вами выступает. Половина из них погибла; отдавая должную дань уважения их памяти, я заявляю, что они не были военными специалистами, однако они были достаточно хорошими патриотами для того, чтобы при равных условиях разбить наголову всех генералов, участвовавших в событиях 10 марта, ибо те не являются ни военными, ни патриотами»[114].

Фидель опроверг утверждения обвинения, что повстанцы «были страшно далеки от народа» и что жители Сантьяго ни за что бы не поддержали повстанцев: «Жители Сантьяго–де–Куба полагали, что бой идет между солдатами. Кто сомневается в храбрости, патриотизме и безграничной смелости непокорного и любящего родину населения Сантьяго–де–Куба? Если бы Монкада попала в наши руки, то даже женщины Сантьяго–де–Куба взяли бы в руки оружие! Много винтовок зарядили нашим бойцам сестры гражданского госпиталя! Они тоже сражались. Этого мы не забудем никогда!»[115]