Фидель Кастро

На Кубе, как его проявление в странах «третьего мира», удовлетворение марксизмом менялось. Местные общественные традиции были пропитаны терминологией марксизма-ленинизма и преобразованы в новые категории: люди стали пролетариатом, нация — классом, национализм — социализмом. По опыт кубинской революции вряд ли согласовывается с марксистской аксиомой о том, что именно классовая борьба создаст условия для социализма. Наоборот, Революцию вела в большей степени элита из среднего класса, заявившая о действиях в интересах людей. Несмотря на объявление Кастро, что «народное правительство» пришло к власти в 1959 году, он также неоднократно подчеркивал, что массы были не готовы принять на себя управление. «Людей, — доказывал он в интервью в 1985 году, — необходимо вести по дороге Революции не торопясь, шаг за шагом, тюка они не достигнут полного политического осознания и уверенности в своем будущем» [246]. Согласно этой точке зрения, рабочих испортил опыт капитализма и революционному руководству пришлось обеспечить развитие их социалистической сознательности. Как заметил Кастро во время своей поездки в Чили в 1971 году: «Мы работали над постройкой движения наших рабочих» [247]. Подобным образом в речи к министерству внутренних дел в 1986 году он напал на злоупотребление материальными стимулами, заявив, что это «просто-напросто разлагает тех, чье сознание мы обязаны сохранять» [248]. Следовательно, проблемы труда, такие как низкая производительность и прогулы, были результатом не противоречия между рабочими и новым государством, объявляющим о действиях в их интересах, а старых привычек или новых форм корпоративизма. Марксистская идея о силе рабочего класса отсутствовала в мнениях Кастро, «это означало для него либо «эгоизм», либо «демагогические и криминальные» идеи югославского стиля самоуправления» [249]. Действительно, в политической теории Кастро социализм представлял не столько вопрос о власти, сколько о распределении. Как и в других странах «третьего мира», поднявших знамя социализма, это было определено как уравнительская философия, главным компонентом которой являлось благосостояние государства. В этом смысле Кастро усвоил некоторые классические ценности европейского социализма, ценности, которые в любом случае входили в кубинские радикальные традиции. Социалистическим называлось также то общество, где государству принадлежали средства производства. Таким образом, Кастро мог описать Китай как социалистическую страну в интервью в 1977 году, хотя он считал его внешнюю политику реакционной: «Китай — социалистическая страна, но не интернационалистическая… Я считаю Китай социалистической страной, потому что там нет землевладельцев и капиталистов» [250]. Очевидное противоречие между внутренней и внешней политикой исходило от «деформации» социализма со стороны руководителей, как будто два вида практики могут быть автономны одна от другой.

На самом деле, определение Китая, данное Кастро, отражало его собственную концепцию государственной политики, как сохранение политического руководства свободным в управлении правительственными делами, без чрезмерного контроля снизу, и которое, таким образом, могло изменить курс, фактически, по желанию. Структуры общественного участия, установленные в 1976 году, не сдвинули власть от руководства к народу, но создали каналы, через которые общественные требования могли, подняться до верхов, а директивы сверху могли опуститься к народу. Власть до сих пор практически оставалась в руках небольшой группы лидеров, хотя ей приходилось откликаться на интересы различных элит.

Политические масштабы авторитаризма Кастро берут качало из трех источников: формирующий опыт заключения на острове Песнес, партизанской борьбы, в которой военная иерархия и повиновение являлись необходимым условием для выживания; вера элиты, что только лояльным и проверенным в борьбе руководителям можно доверить проведение Революции в верном направлении; и убеждение, что в условиях блокады и нехватки не было места для плюрализма в стиле западной демократии. Вторжение в залив Свиней разожгло давние опасения влияния США в душах кубинских лидеров так сильно, что антиамериканизм стал почти смыслом существования Революции, тогда как «свержение коммунизма» в Центральной Америке и на Карибах стало наваждением Вашингтона.

Чтобы понять соблазн авторитаризма на Кубе, необходимо принять во внимание весь объем наступления Америки на Кубу. Согласно отчетам сената США, вторая по величине база ЦРУ находилась во Флориде. Отделенная от Кубы лишь водным пространством, она разрослась до 120 000 кубинских агентов, занимающихся экономическим саботажем, убийствами и терроризмом, контролированием воздушных линий, и флотилии шпионских судов, действующих у берегов Кубы [251]. Около 500 часов пропаганды против Кастро каждую неделю транслировалось по радиостанциям Флориды. Последующие правительства США, в частности администрация Рейгана, мобилизовывали свои самые мощные ресурсы, чтобы поставить Кубу на колени.