Фидель Кастро

Реорганизация правительства, возможно, поставила Кастро в некоторое отдаление от многих центров административного принятия решении, но его положение главы Революции, подтвержденное теперь конституцией, было несомненно. Существуют лишь небольшие основания предполагать, что провал сахарной кампании серьезно подорвал его авторитет, как доказывают некоторые комментаторы[146]. Как признано, это представляло собой поражение его стратегии аскетизма и патриотической мобилизации, тогда как усилились голоса тех, кто призывал к более общепринятой политике, тех, кто был отброшен в сторону в радикальном периоде конца шестидесятых. Возвращение к видному положению выдающихся дореволюционных коммунистов, таких как Карлос Рафаэль Родригес, бывшего «министра без портфеля» и теперь председателя нового советско-кубинского комитета и уполномоченного премьер-министра в 1972 году, определяло важное перемещение баланса интересов среди руководства. В известном смысле, это была новая, более резкая версия кризиса 1963 года, когда руководство Революции вынуждено было отступить в сторону индустриализации Кубы принудительным путем. Но выясняется, что Кастро, как и в 1964 году, мог снова захватить инициативу, становясь самым красноречивым защитником новой политики. Он мог также вернуть свой престиж через инициативы во внешней политике, из которых наиболее эффектной была кампания в Анголе (рассматриваемая в главе 7). Без сомнения, в семидесятые годы Кастро до сих пор пользовался огромной любовью и уважением большинства кубинцев, как верховный лидер Революции он был незаменим. О соотношениях власти в кубинском режиме, однако, трудно судить, так как внутренние дискуссии среди руководства невозможно обсудить. В результате любой отчет об соотношениях в пределах режима полагается на возможные точки зрения. Некоторые писатели Кубы после 1970 года на этой основе объявили о расколе среди революционной элиты в мнениях о политических и экономических тенденциях[147]. Все же более разумно, предположить, что в противоположности шестидесятым годам, когда идеологические различия между сторонниками Революции появились на поверхности и были разбиты, в семидесятые годы революционное руководство оставалось относительно единой силой. Во-первых, на Кубе не существовало экономической базы для возникновения автономных элит. Проводимые в семидесятые годы меры но децентрализации не снизили прерогативы государства как центра по планированию и распределению ресурсов. Например, тогда как управляющим предприятий давалась большая власть в принятии решений, на уровне индивидуальных фирм они до сих пор находились под полным контролем государства. Во-вторых, все посты любой важности в революционных учреждениях, от военных офицеров до правительственных администраторов, подчинялись дисциплине Коммунистической партии, чья система демократического централизма обеспечивала то, что принятая однажды политика партии должна выполняться ее членами, невзирая на их позицию в дискуссии, приведшей к решению. Более того, рост функциональных разногласий в пределах режима был ограничен до определенной степени частичным совпадением ролей, играемых различными организациями. Военные, например, в Латинской Америке традиционно были относительно независимой силой, а на Кубе строго представлялись в единственной партии государства и им вверялись широко простирающиеся задания, начиная от инженерных общественных работ до снабжения необученной рабочей силой для работ на сахарном тростнике.

В середине семидесятых годов восемнадцать человек, принадлежащих к высшим учреждениям государства, имели самые важные голоса при принятии решений. Отделившись от Кастро и его брата Рауля, они состояли из ветеранов армии повстанцев, гражданских членов Движения 26 июля и бывших членов ПСП, которые оставили видные общественные должности во время радикального периода конца шестидесятых. Хотя их политическое происхождение не было очень важным для определения их положения у власти, гораздо многозначительнее то, что большинство из них являлись сотрудниками Кастро, по крайней мере, с начала партизанской кампании, что наводило на мысль о том, что верность лидеру Революции до сих пор понималась как важный критерий политических заслуг. Из всех членов Центрального Комитета, избранных на первом съезде партии в 1976 году, почти 1/3 были военные, около 28 % — партийные официальные лица и только меньше 18 % были из администрации[148]. Будучи Главнокомандующим вооруженными силами, Первым секретарем партии, Президентом Совета Государства и Совета Министров, Кастро одинаково обладал преданностью военных, партии и правительственных чиновников.