Фигаро, следователь Департамента Других Дел. Дилогия

– Хм… А с какой, простите, радости я должен вам помогать, любезный?

– Хотя бы потому, что я когда-то помог вам. – Голос следователя был тверд и решителен. – И сохранил ваш чертов подарок. А мог бы присовокупить к делу как улику.

Метлби помолчал, а потом скучающим тоном ответил:

– И что же у вас случилось? Опять нужно найти колдуна инкогнито?

– Нет. Меня заперли в колдовскую ловушку. Отрезали от эфирных искажений и окружили щитами непонятной мне природы.

Тишина. Щелчки. Вой ветра, метель ревет за стенами невидимого дома где-то на Дальней Хляби. «Идут белые снеги…»

– Значит так, – теперь в голосе магистра явно слышался интерес, – поднесите-ка ручку ближе к этому вашему «непонятному щиту» как можно ближе.

Фигаро послушно подошел к стене.

– …и расширьте эфирный канал… Смелее, прибор не взорвется… Так, хорошо… Теперь заткнитесь на пару минут не двигайтесь.

– Тут есть какие-то приборы…

– Фигаро!

– Простите… А как, кстати, ваша ручка вообще работает, если меня экранировали от…

– Фигаро!!

– Ой…

– Но на этот вопрос я, пожалуй, отвечу. Ручка… как бы связанна со своим аналогом в моем кармане. Запутана с ним. Понятнее объяснить не могу, но представьте это так: есть две одинаковые ручки, которые, на самом деле, одна.

– Ничего не понимаю…

– Неудивительно… Та-а-ак… Заба-а-а-авно…

– Что?

– Вы, похоже, молчать не умеете в принципе… В целом, ситуация такая: вас намертво запечатали весьма нетривиальным и остроумным способом, от которого я, если честно, просто в восторге. Вы находитесь в «Клетке Ангазара», только, как бы, вывернутой наизнанку: пространственный блок у вас внутри, а нуль-мерный экран – снаружи.

– Ничего не…

– Да знаю я, что вы тупой! Не перебивайте! Я думаю вслух…Это можно моделировать как свернутый в эн-икс-мерное пространство тессеракт, где «икс» это…

Некоторое время слышалось только шуршание пера по бумаге.

– Ага… Отлично… В общем, так: вы можете покинуть вашу ловушку лишь в состоянии эфирной упаковки.

С минуту Фигаро напряженно думал. Затем неуверенно спросил:

– Это как в форме личного сервитора?

– Вот теперь вы меня радуете! Да, именно так. Кстати, после того, как вы выскочите, спадет вся блокировка… Сервитор у вас хоть есть?

– Хм… Да, имеется… Спасибо вам, Метлби!

Тишина. А затем магистр сказал:

– Будет время, Фигаро, и вам выпадет шанс отблагодарить меня лично. Если захотите. А пока что будем считать, что мы с вами квиты.

И – тишина. На этот раз полная.

…Быстро – круг мелом на полу. Потом – знаки: концентрирующие, выводящие и направляющие. Это заняло минут десять – тут ошибаться было нельзя. И, наконец…

Фигаро аккуратно достал из саквояжа кое-как втиснутое среди прочего хлама чучело рыжего кота на деревянной подставке и установил его в центре круга, головой на восток.

Это было старое, траченное молью и пыльное чучело, но даже теперь, спустя десять лет после вручения сервитора следователю, было заметно, что при жизни котяра был зверем самого разбойного характера. Зверская морда с оборванным ухом, зубы под стать молодой рыси, хвост трубой – котяра был – огонь.

Фигаро простер руки над кругом и произнес Отпирающий Глагол.

Тонкая, незримая нить эфира тут же протянулась между чучелом кота и следователем. Знаки вспыхнули, наливаясь силой. Заклятье работало.

Фигаро глубоко, как перед прыжком в воду, вздохнул, и скользнул сознанием внутрь сервитора.

…Котяра даже не подозревал, что его физическая оболочка была давным-давно мертва. С его точки зрения, сейчас он, обожравшись куриных крылышек, дрых на коврике перед камином, сонно помахивая хвостом и лениво прислушиваясь к шуршанию мышей по полом. Появление следователя в своем личном пространстве не вызывало у кота особых эмоций: он лишь глухо мяукнул, уставившись на Фигаро с ехидным прищуром – чего, мол, надо?

Следователь подошел к коту и взял его на руки. Тот не возражал, однако когти, на всякий случай, выпустил.

А потом Фигаро пробормотал Глагол Начинающий, и рухнул в кошачий разум как в колодец.

…При слиянии с сервитором его всегда поражало, насколько же кошачье сознание отличается от человеческого. Кот был, и одновременно его не было; он ничем не отличался от ощущения сытости, тепла камина на шерстяном животе, легкой дремы, готовой в любой момент прерваться и мышиного шороха. Это было просто большое теплое пространство, в котором, время от времени, заявляли о себе инстинкты и потребности; даже смерть, в ее человеческом понимании, ничего не значила для кота, поскольку он состоял из того, что его в данный момент окружало, а уничтожить все это разом не было никакой возможности. Вернее, такая возможность была, но вся эта философия волновала кота не больше, чем стук дождя за окном.