Читаем Фигня полностью

– А ну, как Берестов, не найдя вас в роще, побежит в кузню да увидит ее?!.. Да и поймет, что вы его обманули?!..

Лиза обмерла, замотала головой:

– Нет, Берестов не пойдет в Прилучино! Ему это будет неприлично!..

– Прилично – неприлично… Не найдет вас – точно так и сделает! – твердила свое Настя. – Завтра же и сделает!..

– Ой, и вправду! Он может! Он такой! – испугалась Лиза. – Так ты считаешь – надобно идти?

– А то как же? Назвались груздем – полезайте в кузов…

– Ну, тогда в последний раз! – решилась Лиза.

Кузнец начал колотить молотом по раскаленной полоске железа, сгибая ее в подкову…

Отдохнувши после обеда, Иван Петрович Берестов имел обыкновение час-другой диктовать сыну свои мемуары.

Сидя за столом в кабинете и по-школярски прикусив язык, Алексей торопливо скрипел пером, еле успевая за отцом. А тот, расхаживая туда-сюда по кабинету, воодушевленно изрекал:

– …Невозможно без прискорбия видеть уничижения наших исторических родов… Никто у нас ими не дорожит, начиная с тех, которые им принадлежат…

Иван Петрович задумался, оформляя следующую мысль и бормоча себе под нос.

Алексей поднял глаза от бумаги и тоже задумался. Мысли его улетели далеко, он улыбался…

А отец уже продолжил диктовку:

– Да какой гордости воспоминаний ожидать от народа, у которого пишут на памятнике: «Гражданину Минину и князю Пожарскому»!.. Ты успеваешь, Алексей?

Берестов-младший спохватился, снова шустро заскрипел пером.

– Какой князь Пожарский? Что такое гражданин Минин? – горячился Берестов-старший. – Был окольничий князь Дмитрий Михайлович Пожарский и мещанин Козьма Минич Сухорукий, выборный человек от всего государства!.. Но отечество забыло даже настоящие имена своих избавителей… Жалок народ, для коего прошедшее не существует!..

Утомившись, Иван Петрович расслабленно опустился в кресла. И тогда Алексей решился.

– Батюшка, позвольте сказать…

– Что? – живо повернулся отец. – Ты не согласен?

– Да нет, я не о том… – смешался сын. – Лошадь у меня расковалась.

– Ну, так вели подковать, – с досадой сказал отец.

– Степан подковал, да плохо. Видно, пьян был…

– Пьян был – выпороть! Только я что-то не очень верю. Степан и пьяный подкует так, что любо-дорого… Ну, вели перековать! И не перебивай по пустякам! О чем, бишь, я…

– А вы разрешите перековать у другого кузнеца? – не отставал Алексей.

– У кого же другого? У нас один кузнец.

– В Прилучине, говорят, есть Василий. Хороший кузнец…

– Что-о?.. – отец грозно поднялся с кресел. – В Прилучине?! У Муромского?.. Да как ты посмел даже подумать такое?! Знаешь, как он обо мне отозвался недавно, Хлупин давеча сказывал?.. «Провинциальный медведь»! Мы для него – дураки неотесанные, дремучие… А он, значит, отесанный. По-англицки отесанный, ровный со всех боков!.. И не думай.

Отец походил еще по кабинету, пофыркивая, потом раздраженно сказал:

– С мысли сбил… Ну, все, на сегодня довольно. Ступай! —

И стал усердно набивать чубук.

Алексей понуро направился к выходу, затворил за собою дверь и только там, в гостиной, обернувшись к двери, показал ей язык – и огляделся тут же: не видел ли кто из слуг? Потом уныло поплелся к себе. Поднявшись в свою комнату, он бросился на софу лицом в подушку.

И привиделась ему пронизанная утренними лучами солнца березовая роща, и звонко смеющаяся милая Акулина, и радостно лающий пес, прыгающий ему на грудь и облизывающий лицо!..

…От этого Алексей и проснулся, рывком сел на софе.

Пес жарко дышал ему в лицо, повизгивая, срываясь на лай. В дверях стоял заспанный егерь.

– Велели пораньше разбудить, барин…

Было пять часов утра.

Через несколько секунд Алексей уже выскочил на крыльцо с ружьем в руках. Пес прыгал следом.

Алексей свистнул – и они оба побежали в сторону леса.

– Барин! Ружье-то не заряжено! – крикнул вслед егерь. – Ружье зарядить забыл… – сокрушенно вздохнул он, почесался и побрел досыпать.

Алексей явился в рощу первым. Огляделся, проверяя, точно ли определил место первой встречи, затем подозвал собаку и, прицепив к ошейнику поводок, привязал пса в сторонке к дереву.

– Pardon, mon ami, attendez ici… Важный разговор.

И тут увидел меж кустарника мелькнувший синий сарафан. Алексей живо спрятался за широким стволом старого дуба.

Лиза, незаметив его, прошла рядом в печальной задумчивости. Алексей выпрыгнул из-за дерева и, припав на одно колено, крепко схватил ее за руку.

– Акулина, душа моя! Пришла… Я заждался сегодняшнего утра!

Лиза улыбнулась ему.

– Встань, барин, что ты, право…

– А почему глазки грустные? – спросил он с нежностию, поднимаясь. – Что случилось?..

– А то и случилось, барин, что видимся мы в последний раз. Сегодня уж я пришла, не смогла не сдержать данного тебе слова, но более не приду, не обессудь…

– Но почему же? – вскричал Алексей.

– Да уж потому, что ни к чему доброму эти встречи довести нас не могут. Нельзя нам видеться, нехорошо это…

– Да что ж в этом нехорошего, милая Акулина?! Поверь, ничего дурного я и в мыслях не имею!..

Перейти на страницу:

Все книги серии Житинский, Александр. Сборники

Седьмое измерение
Седьмое измерение

В сборник вошли рассказы:• Мужик• Искушение• Храм• Проповедь• Двери• Агент• Блудный сын• Дом• Серьга• Состязание• Катастрофа• Фехтовальщики• Бочка Диогена• Таксист• Фига• Брошка• Волосок• Господь Бог• Певец• Испытатель• Интурист• Вундеркинд• Пират• Коллекционер• Лентяй• Кувырком• Метро• Капуста• Очередь• Весна• Дворник• Девочка• Объявление• Поцелуй• Разговор• Рецепт• Путешествие• Счастье• Собака• Ожидание• Чемодан• Дерево• Ценности• Голос• Жена• Капли• Ладони• Макулатура• Семья• Телевизор• Фаталист• Трамвай• Невидимки• День песни• Очки• Мудрецы• Колокол• Истребитель лжи• Они и мы• Толпа• Дуэль• Зонтик• Хулиганы• Черт• Кроты• Голова• Конец света• Удочка• Микроб• Пешеход• Ординар• Цирковая лошадь• Стул• Гроссмейстер• Седьмое измерение

Александр Николаевич Житинский

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза