Читаем Фигня полностью

– Мам, может, он пьяный? – спрашивает Валька.

«…Помнишь, Пигмалион попросил богов, чтобы они оживили Галатею…»

Ну все! Хватит! Подбегаю к селектору, хлопаю по клавише.

– Ты, Пигмалион! Может дашь людям поспать?!

БУСИКОВ: Я отпрыгнул от селектора, как от змеи. Какой ужас! Мурзик тоже вскочил в кресле, выгнул спину. Все погибло! Неужели они слышали?! Какой я дурак! Я схватился за голову и замычал.

Хоть в петлю лезь. Спас меня звонок, раздавшийся в прихожей, а вслед за тем тяжелые удары в дверь с лестничной площадки. Похоже, били ногой.

Звонок повторился. Селектор щелкнул и сказал голосом Людмилы Сергеевны:

– Слава, спросите кто. Вы один мужчина в филиале.

Я вышел в прихожую, подошел к двери, прислушался. Удары башмаком повторились.

– Кто там? – спросил я.

– Почтальон Печкин! Открывай! – голос был угрожающий и, вроде, пьяный.

– Что вам нужно?

– Жена моя нужна! Открывай!

От растерянности я открыл. Не успел опомниться, как на меня с лестницы прыгнул какой-то мужик, сбил с ног и, насев, принялся молотить меня куда попало.

– Вот вы чем занимаетесь здесь, в своем филиале!

– Вы Катин муж? – успел спросить я его между ударами.

Он опешил, прекратил побоище…

– Почему Катин? Люсин.

– Ах вы муж Людмилы Сергеевны! – я его чуть не расцеловал.

– Ну! Где она?

Но Людмила Сергеевна уже стояла в дверях комнаты Виктории Львовны, запахнутая в бело-розовый халатик, со взглядом пронзительным и гневным.

– Василий! Встань! Как тебе не стыдно?!

Василий встал. За спиною Людмилы возникла Виктория Львовна.

– Как вы могли подумать о вашей жене… – начала она.

– Погоди! – отмахнулся от нее Василий. – Это кто? – указал он на меня.

– Бусиков, – хором ответили женщины.

– Бусиков я, – подтвердил я, поднимаясь.

– Ты должен извиниться, – произнесла Людмила.

И тут из своей комнаты, как фурия, выскочила Сабурова.

– Да кончится это или нет?! Я милицию вызову!

– Ого, сколько вас тут, – уважительно сказал Василий.

– Убирайся домой! Я к тебе не вернусь! – Людмила круто повернулась и исчезла в дверях.

– Мы к вам не вернемся! – Львовна последовала за ней.

– И не больно хотелось, – сказала им вслед Сабурова и тоже скрылась за дверью.

– Ну… Куда ж я ночью? – спросил Василий.

– Пошли ко мне, Вася. Ну их всех в баню, – предложил я.

– Это мысль, – сказал Василий. – Выпить есть?

– Разбавитель для красок.

– Сойдет.

И мы пошли спать.

ГОРГОНА МИХАЙЛОВНА: Утром произошло событие, которое стало каплей, переполнившей чашу моего терпения. Людмила Сергеевна явилась расписываться в журнале прямо из постели, в халате. Вошла нечесанная, позевывая…

– Можно расписаться? Я не опоздала?

– В каком вы виде?!

– Нигде не написано, в каком виде положено являться на работу, – она чиркнула свою подпись и удалилась.

Это плевок. Я немедленно сняла трубку и набрала номер.

– Алексей Алексеевич? Это Горгона Михайловна. Здравствуйте… У нас состоится сегодня. Как договаривались. Вы сможете?.. Да, прямо сейчас. Спасибо… До встречи.

Повесила трубку и сразу к Сергею Ефимовичу. Когда шла через прихожую, увидела Сабурову. Она стояла, опершись о швабру, у столика вахтерши и с кем-то разговаривала по телефону.

– Методические рекомендации, да… Можете приходить. АСУ вас не интересует? Есть интересные материалы… Пожалуйста… Не стоит.

Я замедлила шаг.

– С кем вы, Вера Платоновна?

– Командировочные. Интересуются нашими разработками…

– Ах, вот как…

Злости уже не хватает. Сабурова взялась за швабру, а я к начальнику. У него сидел интеллигентного вида старик, опираясь на резную палку. В эркере двое молодых людей в рабочей одежде возились у бюста Вольтера. Что-то обмеряли.

– Здравствуйте, Сергей Ефимович.

– Здравствуйте. Познакомьтесь, Горгона Михайловна. Это Павел Ермолаевич Князевский, профессор, доктор филологических наук, специалист по Вольтеру…

– По Гомеру, – поправил старик, поднимаясь.

Он церемонно поцеловал мне руку.

– Редкое у вас имя, Горгона Михайловна.

– Не говорите. Два года мучаюсь.

– А раньше? – он вскинул брови.

– Раньше я не знала, что оно означает. Думала: просто красивое иностранное имя… И родители так думали. Потом мне открыли глаза.

– А что, имя какое-нибудь знаменитое? – заинтересовался Сергей Ефимович.

– В некотором роде, – улыбнулся профессор.

– Я вас слушаю, Горгона Михайловна, – сказал начальник.

– У нас давно намечено общее собрание коллектива…

– Да, я в курсе.

– Я предлагаю провести сегодня. Сейчас.

– Ну что ж… Павел Ермолаевич нам не помешает? Тут у него дела с Воль… С Гомером.

– Нам уже ничто не помешает, Сергей Ефимович.

– Не могу без него жить, – признался профессор, поглядев на бюст. – Вот попросил молодых людей помочь…

– Значит, я собираю коллектив? – спросила я.

– Собирайте.

АННА СЕМЕНОВНА: Горгона выскочила от начальника и давай дверями хлопать. Забегала туда-сюда.

– Товарищи, общее собрание! Прошу в кабинет Сергея Ефимовича! Несите стулья.

Все потянулись со стульями к кабинету.

Горгона к Бусикову:

– Вячеслав Андреевич, вы слышите?

– Сейчас! – Бусиков сонным голосом из-за двери.

Перейти на страницу:

Все книги серии Житинский, Александр. Сборники

Седьмое измерение
Седьмое измерение

В сборник вошли рассказы:• Мужик• Искушение• Храм• Проповедь• Двери• Агент• Блудный сын• Дом• Серьга• Состязание• Катастрофа• Фехтовальщики• Бочка Диогена• Таксист• Фига• Брошка• Волосок• Господь Бог• Певец• Испытатель• Интурист• Вундеркинд• Пират• Коллекционер• Лентяй• Кувырком• Метро• Капуста• Очередь• Весна• Дворник• Девочка• Объявление• Поцелуй• Разговор• Рецепт• Путешествие• Счастье• Собака• Ожидание• Чемодан• Дерево• Ценности• Голос• Жена• Капли• Ладони• Макулатура• Семья• Телевизор• Фаталист• Трамвай• Невидимки• День песни• Очки• Мудрецы• Колокол• Истребитель лжи• Они и мы• Толпа• Дуэль• Зонтик• Хулиганы• Черт• Кроты• Голова• Конец света• Удочка• Микроб• Пешеход• Ординар• Цирковая лошадь• Стул• Гроссмейстер• Седьмое измерение

Александр Николаевич Житинский

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза