Фигура легкого эпатажа

— Лентяи, — вздохнул Михаил Петрович. — Стонут, жалуются: «Мы нищие, бедные, кушать нечего…» — а работать не желают. Эх, не зря в русских народных сказках про Емелю написано. Очень это по-нашему: ни черта не делать и лишь по щучьему велению достаток обрести. Спасибо тебе!

— За что? — удивилась я.

— Я же не дурак, — улыбнулся Михаил Петрович, — хорошо понимаю, отчего разговор про Белочку завела. Знаешь, ты правда на мать похожа. Вот с кем мы родственные души были.

За дверью послышался тихий скрип. Антонов умолк, потом вскочил, в два шага очутился у створки, распахнул ее, обозрел пустой коридор, вернулся к письменному столу и сказал:

— В этом доме людей волнуют лишь деньги.

— Я не нуждаюсь, спасибо. Правда, вполне хорошо зарабатываю.

— Кстати, — оживился Антонов, — ну-ка, расскажи о себе поподробней…

Снова раздался скрип. Но на сей раз Михаил Петрович не замолчал и не побежал к двери, а, наоборот, повысив голос, заявил:

— Так вот, Лаура, останешься у нас, а там посмотрим. Живи сколько хочешь! А сейчас поедем в магазин и приобретем тебе брильянтовое кольцо, как раз деньги есть.

— Не надо, — испугалась я, — совершенно не за этим приехала, мне столь дорогие подарки ни к чему.

— Иди сюда, девочка, — нежно произнес Михаил Петрович, — дай обниму тебя. Вот он наш, антоновский характер, хоть и взрывной, но гордый, с чувством собственного достоинства. Костя и Лана в Анну пошли, свои, да чужие, а ты в меня!

Я испуганно поднесла указательный палец к губам. Но Михаил Петрович вдруг встал из-за стола и все так же громко сказал:

— Глупая комедия! Зря я ее затеял. Все, хватит труса праздновать, настала пора объяснить, кто в доме хозяин. Всю жизнь я трясся, не пойми чего и кого боялся, из-за этого Машу потерял, с тобой не общался. Дурак! Дурак! Дурак! Превратился в подкаблучника. Все! Закончено! Пошли! Объявлю правду! Пусть убираются вон, если я им не по душе. И вообще, не умру одиноким, есть около меня надежный человек, потом тебе все расскажу. Думаю, ты меня не оставишь.

— Нет, конечно! — воскликнула я. — Только сейчас лучше не затевать подобный разговор. Вы такой бледный…

— Сердце щемит, и тошнит меня что-то, — пожаловался Михаил Петрович. — Кстати, тебе, наверное, деньги на расходы нужны? Вот, держи.

Пальцы хозяина рванули один из ящиков стола, тот, не удержавшись в гнезде, рухнул на пол. Я бросилась поднимать содержимое: несколько записных книжек, пара блокнотов и… подарочный набор декоративной косметики «Принцесса». Сверху, на яркой упаковке напечатан слоган «Как у мамы, только лучше», а под ним шариковой ручкой было приписано четким округлым почерком: «Тебе от меня!»

— Давай сюда, — с легким раздражением приказал Антонов и поставил ящик на место.

Я вздохнула. Нет, все-таки дедушка любит Китти, приготовил внучке подарок и даже сделал на нем трогательную надпись. Просто профессор имеет свои взгляды на воспитание, он считает, что капризы нельзя гасить подношениями. Кстати говоря, абсолютно верная позиция. Антонов порадует Китти, но только не сейчас, а когда та станет себя хорошо вести.

Дверь кабинета скрипнула, в комнату вошел шофер.

— Звали, Михаил Петрович?

— Где ты ходишь? — снова начал злиться профессор. — Звоню, звоню, не отвечаешь…

— Простите, на заправке был, — начал оправдываться водитель.

— Ладно, — отмахнулся хозяин и вытащил из ящика стола набор «Принцесса», — отвези живо. Что-то у меня голова заболела…

— Уже умчался, — воскликнул шофер и исчез.

Я слегка удивилась, значит, подарок предназначался не Китти.

Антонов выдвинул другой ящик стола, и я увидела, что он набит деньгами. Хозяин вытащил одну из пачек тысячерублевых купюр, перехваченную тонкой розовой резинкой.

— Тут сто тысяч, пробегись по магазинам, — улыбнулся «папа».

— Вы с ума сошли! То есть, извините, спасибо, не надо! — воскликнула я. — Сидите спокойно, сейчас принесу вам лекарство. Наверное, вы съели слишком много шоколадных конфет, выпили сладкой воды, вот вас и затошнило…

— Валокордин, — жалобно попросил Михаил Петрович, — сорок капель, меня эта доза успокаивает. Выпью и поеду в город.

Я внимательно посмотрела на «отца». Похоже, хозяину шикарного особняка на самом деле было дурно. Щеки и лоб Михаила Петровича покрывала зеленоватая бледность, глаза провалились, губы посинели.

— Сорок капель валокордина? Сейчас принесу! — воскликнула я, направляясь к двери.

— Спасибо, детка, — прошелестело за спиной.

В столовой обнаружилась одна Кира, спокойно наливавшаяся кофе.

— Где у вас валокордин? — нервно воскликнула я.

— Что? — промямлила жена Константина.

— Валокордин.

— Что?

— Сердечные капли. Лекарство, — ответила я, испытывая яростное желание схватить апатичную стокилограммовую тушу за жирные плечи и трясти до тех пор, пока Кира не прекратит мерно, словно корова траву, жевать ватрушку.

— Вам зачем?

Вот замечательный вопрос! Ясное дело, хочу при помощи валокордина помыть окна! Но, увы, я не имела права ответить Кире таким образом, я же должна ей понравиться.

— Михаилу Петровичу плохо, он просил накапать сорок капель, — пояснила я.