Она быстренько заменяет озабоченность на лице нежной, исполненной материнской гордости улыбкой, затем снова начинает терзать мясо, тщательно выверяя толщину ломтей. Мама всегда и все в жизни делает именно так, если, конечно, можно говорить о
Мы возвращаемся в столовую и обнаруживаем, что разговор тут идет все еще весьма оживленный. Таня — истинный виртуоз, она способна вдохнуть жизнь в любую мертворожденную дискуссию, способна вернуть в состояние бодрствования и поддерживать дальше любое впавшее в спячку обсуждение, в этом ей помогает смесь из эрудиции и хирургически точной психологии. Каждый вопрос и каждый ответ взвешиваются на ювелирных весах. Мне ничуть не жаль двух тысяч евро, которые придется-таки отдать за то, чтобы она продолжала меня обслуживать. Если и после этого я не займу в ее жизни такое же место, как Лоран Бонне, останется лишь разувериться в силе привычки.
Папа пробует вклиниться в философскую дискуссию со сведениями о ловле радужной форели, но его отбрасывает накатившей волной, настолько сильной, что старик летит назад на берег, прямо носом в песок. Жалко его… По крайней мере, промелькнувшее сожаление выражено именно такими словами, но на самом деле я жалею себя самого, когда стану таким, как папа.
Чего мне не хватало, так это близости, ну, хоть немножко. Ну и купил дополнительный час после ужина — пойти с ней в бар, чтобы выпить по последней чашечке кофе. Две тысячи евро как раз для такого в основном и предназначены. Что же до того, как я собираюсь возместить этот долг, то лучше пока побыть страусом…
Таня вешает курточку на спинку стула, кладет пачку сигарет на стол. Я заказываю два кофе, даже ее не спросив, — бестактность фаллократа, оплошность патриарха. Она прикуривает, выпускает дым через ноздри.
— Мы кого-нибудь ждем?
— Нет-нет, никого специально не ждем. Просто часок расслабимся, снимем напряжение после выдержанных за ужином испытаний.
— Ваш брат очень умен.
— Да уж, что ему досталось, то досталось. Но и мне грех жаловаться: у меня зато большие пальцы на ногах просто великолепны, у него куда как хуже слеплены.
Смешок сквозь сжатые губы звучит вполне естественно. Я решаю пойти в наступление на призрак Лорана Бонне, мне необходимо знать о нем больше. От этого мое здоровье зависит, черт побери!
— А… а ваш другой клиент… который вроде меня… он давно вас нанял?
— Простите, не могу сказать: служебная тайна. Вы, как и я, прекрасно знаете, что секретность — один из самых существенных параметров, обеспечивающих успешную работу Фигурека. И знаете, что нарушить тайну — проступок из самых тяжелых, это влечет за собой наказание, так что…
Она делает рукой жест — как будто застегнула губы на молнию.
— …вот представьте, что я рассказывала бы о вас другим своим клиентам…
— Я был бы польщен!
— Не стоит так думать. Следует оставлять интимную сферу такой же чистой, какова она была в самом начале, — таков наш девиз.
— Или такой же грязной.
— Или такой же грязной, вы правы. Как бы там ни было, мы ни во что не лезем. Мы не психологи и не работники социальной службы. Приходим, проводим время, а потом уходим, стараясь не оставить следов.
Вот это, Таня моя Таня, тебе совершенно не удалось!
Она нехотя потягивает кофе, губы у нее тонкие, изящно очерченные. Впрочем, впечатление изящества и утонченности производит она вся целиком, все в ней дышит изяществом, даже движение, которым она берет сигарету: Таня словно ласкает бумажную палочку, извиняясь за то, что приходится ее выкурить. Время от времени она возвращает за ухо выбившуюся каштановую прядь, и пусть все на свете девушки делают то же самое, ее жест — уникален, это жест, свойственный ей одной, он…
— Вы не забыли принести вашу рукопись?
Ну, знал же я, что забыл что-то!
Видение случается, когда я, весь еще переполненный Таней, возвращаюсь домой. В десяти метрах от меня, за окном бара, где воздух стал голубым от дыма, рука Клер лежит на руке мужчины, который вовсе никакой не Жюльен, и они смотрели бы друг на друга влюбленным взглядом, если бы выражение «смотреть влюбленным взглядом» имело хоть сколько-нибудь определенный смысл.
Клер сияет. Увидеть на ее лице такое выражение — все равно что увидеть выражение покорности и смирения на лице моего брата — или этикетку «Mouton- Rothschild»[28]
на бутылке с газированной водой.Что же до этого типа —