Мы тогда делили нашу и без того маленькую арену с хоккеистами. Буквально неделю делили, у них скоро должен был быть важный матч, и тренеры договорились. Казалось бы, не попадайся под руку и жива останешься. Но мелкая Ира так не умела. Она сразу влилась в хоккеистскую тусовку. И начала играть с ними в мячик, в «догонялки» и в «козлика». Для последней игры тренер доставал оранжевые конусы, и вместо того, чтобы их объезжать, выполняя элементарную дорожку («фонарики», «цапельку» учат выполнять даже хоккеистов), ребята их перепрыгивали.
«Тупость?»
Да, однозначно. Но руку я сломала не тогда.
Против ее присутствия в их играх был только Игорь. Из-за этого он стал Иру задирать, но она ж не дура, начала давать сдачи. Да только в своей «броне» он был почти не уязвим, в отличие от Иры. И однажды, поцапавшись в очередной раз, Игорь забыл про это. Толкнул ее.
Дальше я помню, только то, как причитала его мама:
— «Игорек, ну как же так? Зайчик мой, ты же знаешь, что девочек обижать нельзя. У нее же нет обмундирования. А если бы я в тебя врезалась на полной скорости? Тебе ведь было бы больно.»
Игорь внимательно изучал свои коньки на протяжении минуты, а потом выдал:
— «Мама! Ты черепаха! Ты бы меня не догнала. А я бы убежал!» — и залился смехом.
От неожиданности у меня даже рука перестала болеть. В этот момент в раздевалку ворвалась моя собственная мама. Да, прямо как в кино. Подбежала ко мне, начала спрашивать, что у меня болит. А у меня ничего не болело. Я смотрела на Игоря, на мою тренершу, Маргариту Сергеевну, на тренера хоккеистов, которого мы, фигуристы пренебрежительно звали Михалычем. И не могла понять, что же произошло. Я отключилась, прямо там, в раздевалке. Мама на кого-то кричала, Маргарита Сергеевна тоже. Но я ничего не могла разобрать.
***
Дальше я не помню ничего, совсем. А мама до сих пор рассказывает, как несколько раз переспросила врача в травмпункте, уверен ли он, что у меня перелом. Да, это было правдой. Мама очень переживала за мою «карьеру» фигуристки. Стоит ли говорить, что я перешла к другому тренеру, к Евгению Александровичу. И тогда уже в моей жизни появилась Аня. И Лада. Они появились в моей жизни почти в один момент.
В раздевалке стоит шум от количества людей, находящихся здесь. Хоккеистов, конечно. Наконец, они уходят, вслед за ними тащатся тренеры.
— Давайте, давайте, — поддерживают. — на лёд выходит сборная…
— Советского союза!
«Точно неадекватные!» — решаю про себя я.
И тут кто-то озвучивает мои мысли…
***
Я медленно шествую в сторону раздевалки, потому что бегать мне запретили. Вот же угораздило меня упасть с лестницы. Само везение просто! А все уже на катке. Наверное. Меня не покидает чувство, что я пропускаю самое интересное.
И вижу там Иру, причем вид у нее совершенно потерянный. Она смотрела что-то в телефоне, когда я вошла. А теперь смотрит невидящим взглядом в мою сторону. Я понимаю, что-то случилось. Опять. В последнее время ее «идеальность» для меня пошатнулась, зато она открыла себя настоящую. Настоящая более ранима.
— Ты в порядке?
Она вздрагивает.
— Угу.
— Пойдем на лёд?
— Пойдем.
Мне очень не нравится, как она говорит. Что-то точно случилось. Но что?
И мы идём. Просто идём. Лед — моя стихия. И ее тоже.
— Что случилось? — шепотом спрашиваю я.
— Лада.
— Что с ней?