Фигурки страсти

Позже я узнал, что он вовсе не евнух, зато обладает содомическими пристрастиями.

У нас с ним сразу не заладились отношения. Ван был неимоверно жесток, и те молодые слуги, которые сопротивлялись его домогательствам, бывали жестоко избиты или выгонялись вон.

Сначала я не обращал на наши домашние дела никакого внимания – был слишком занят налаживанием своей новой деятельности. Но однажды случилось нечто странное и страшное. Нам следовало бы насторожиться, однако мы ничего не поняли.

Прошел уже примерно год нашей новой жизни, родился Альбер, о чем отец получил известие, и мне чудилось, что я читаю письма от другого человека. До полного примирения между нами было еще далеко, но теперь он уже не писал, что вместе со мной погибли все его надежды.

И вот у нас появился новый слуга, пятнадцатилетний кухонный мальчишка – такой заморыш, что и глянуть страшно. У него было лишь одно достоинство – великолепный голос. Великолепный на слух именно европейца, а не китайца. Звали его Мин-хао. Мы раз услышали, как он поет, – и хотели слышать его снова и снова. Под звуки его голоса Альбер, который рос очень беспокойным ребенком, успокаивался куда быстрей, чем от суеты нянек, а иногда даже быстрей, чем на руках Шарлотт. То есть больше всего сын любил сидеть на ее руках и слушать, как поет Мин-хао.

Одним словом, волшебный оказался голос у мальчишки. И тяга к музыке в нем была необыкновенная. Он мгновенно освоил наш рояль и по слуху – ноты паренек читать не умел – подбирал самые сложные мелодии. Мин-хао хорошо говорил по-русски, вообще без акцента, и пел русские песни. Это было прекрасно! Я начал учить его итальянскому и французскому. Услышать в его исполнении мою любимую арию из «Искателей жемчуга» Бизе, причем исполненную по-французски, – вот была моя мечта.

Но однажды я увидел юнца жестоко избитым. И, сразу поняв, чьих это рук дело, призвал Вана к ответу. Тот важно сообщил, что Мин-хао перебил гору дорогой посуды – просто по небрежности. А когда он чистит столовые приборы, всегда пропадают вилки и ножи. Более того, мальчишка был замечен в комнатах господ, так что надо проверить, не пропало ли чего в покоях. Словом, послушать его, так выходило, что необходимо немедля обращаться в полицию.

Я встревожился и позвал Мин-хао. Мальчишка молча выслушал обвинения. На его лице не было никакого выражения, но он так побледнел, что я почувствовал жалость. Он ни о чем не просил, ни слова не говорил…

Я отпустил обоих, пообещав подумать, как быть.

– Здесь что-то не так, – сказала Шарлотт (моя жена была очень проницательна). – Мне кажется, Ван наговаривает на Мин-хао. Нужно еще раз спросить мальчика.

И я поговорил с ним наедине. Он долго молчал, потом сказал, что Ван его домогается. Тут-то я и узнал о мерзких пристрастиях Ван Буи. По словам Мин-хао выходило, что все обвинения против него подстроены, Ван решил его погубить, если он не сдастся. А для него подчиниться негодяю – хуже смерти.

Я поверил ему мгновенно. И пригрозил Вану выгнать и сдать в полицию. Надо было видеть, как струсил гроза слуг и служанок! Ведь его место – домоправитель французского консула! – придавало ему такой престиж среди китайцев, что они все пресмыкались перед ним. Выгнанный, он стал бы всеобщим посмешищем.

Ван, можно сказать, лопнул, как мыльный пузырь. Меня не интересовало, где он потом удовлетворял свои мерзкие потребности, должно быть, на стороне, главное – Мин-хао больше на него не жаловался.

А потом случилось вот что.

Стоял жаркий июньский день – лето во Владивостоке бывает таким же душным и влажным, как в Китае. Мы с Шарлотт сидели на террасе и завтракали, когда что-то просвистело в воздухе между нами. Мы недоумевающе переглянулись, а в следующее мгновение Мин-хао, наливавший нам кофе, отшвырнул кофейник и толкнул Шарлотт в одну сторону, а меня в другую. Сам же бросился с террасы в гущу кустов – и оттуда донеслись крики и шум драки.

Я вскочил и бросился в ту сторону в полной уверенности, что наш слуга вдруг сошел с ума.

Что же я увидел? На траве лежал какой-то человек, китаец. Он был одет очень просто, словно какой-нибудь грузчик из порта. Но лицо его поражало красотой и благородством черт. Мне показалось, я видел его раньше. Мелькнула догадка, но я не мог в нее поверить – тот человек до невероятности напоминал Вэймина, советника покойной императрицы Цыси!

Конечно, этого не могло быть.

– Кто это? – крикнул я. – Что произошло? Ты убил его?

– Он умирает, – ответил Мин-хао, тяжело дыша, – но я тут ни при чем.

На губах лежащего начала пузыриться пена – и через миг мужчина умер.

– Он сломал ногу и не мог бежать, – пояснил Мин-хао. – И тогда ударил себя в шею вот чем… Смотрите!

Я увидел, что мертвые пальцы сжимают тоненькую металлическую стрелку, похожую на иглу. На шее чернело пятно запекшейся крови.

– Уколол себя и умер? – не мог поверить я. – Да что происходит?!

– Этот человек хотел вас убить! – сказал Мин-хао.

– С чего ты взял?

– Пойдемте, господин.