Филантропы в рваных штанах

− Было это еще до войны. Я, двадцатилетний, работал чернорабочим на строительстве в Сити. Вместе с другими бедолагами за гроши надрывался ради прибылей фирмы «Моулем». И вот в те дни кто-то из старших мне посоветовал прочитать «Филантропов в рваных штанах». Сказал: «Это о таких же, как ты сам». Сначала у меня эта книга не очень шла, но потом заинтересовался. Ближе к развязке читал уже всю ночь напролет. Утром, помню, взбудораженный горькими, гневными мыслями, полный желания действовать, я пришел на стройку. И понял: надо прежде всего вовлечь моих товарищей всех до единого в тред-юнион, чтобы бороться за наши права. Решено − сделано. Не сразу, конечно, но задачу эту выполнили и тут же проверили свою новую силу в забастовке. Добились прибавки к зарплате. Все это мне и вспомнилось сегодня, в день победы необъявленной забастовки. Между прочим, тогда Британский конгресс тред-юнионов даже наградил меня своей почетной медалью. Хотя некоторые потом пожалели об этом, узнав, что я коммунист. Да, мы не филантропы в рваных штанах...

Против книги такой ударной силы трудно бороться, поэтому ищут обходные пути.

Четко, словно по чьему-то приказу проводится в современном английском литературоведении линия непризнания романа Трессела как художественного произведения. Делая вид, что их абсолютно не волнуют идейно-политические воззрения автора, знатоки от буржуазной науки твердят, будто «Филантропы» − это не литература.

В Англии, когда Трессел работал над своим романом, появлялись книги для рабочих. Издавали, хотя и крайне редко, и книги о рабочих, людях труда. Но Трессел был первым в Англии рабочим, создавшим художественное произведение о своих собратьях по классу.

Почти полное исключение человека труда из круга литературных героев типично для буржуазной культуры. В то же время издавна существовала, пробиваясь, как чистый родник сквозь дремучие дебри, английская демократическая, а после и социалистическая литературная традиция. Она и питала творчество Трессела. Уже в поэзии просветительских, так называемых корреспондентских обществ на рубеже XVIII и XIX веков зазвучал голос народа. Настоящим криком отчаяния и протеста была поэзия луддитов, безнадежно боровшихся с машиной. У чартистов литературное творчество встало на службу политическим целям движения, в результате чего в литературе забила мощная публицистическая струя. Социалистическое движение 70-80-х годов XIX века родило нескольких сильных поэтов. Вдохновленный идеями социализма, поднялся во весь свой гигантский рост утопист Уильям Моррис. Его романом «Вести ниоткуда» вдохновлялись многие поколения борцов за новое общество не только на Британских островах.

Без сомнений, сильнейшее влияние этого романа испытывал и Трессел, вступивший в социал-демократическую федерацию в Гастингсе и увлеченно занимавшийся социалистической пропагандой. От У. Морриса он брал все, что укрепляло веру в идеал социализма, помогало видеть общество будущего. Однако Трессел-писатель пошел своим путем. Если Моррис, крупнейший мыслитель, в романе «Вести ниоткуда» учил, как мог бы жить человек, то Трессел, этот воплощенный дух гнева, показал, что люди не могут, не должны жить подобно «филантропам в рваных штанах». Во имя одной и той же цели один проектировал светлый дом для будущего, другой расчищал мрачные джунгли реальности под его фундамент.

Никогда до Трессела никто в Англии не осмеливался ввести в литературные чертоги голодных и оборванных людей, задавленных непосильной работой, но любящих, уважающих труд, показать людей темных и забитых в своей массе, сквернословящих и насмешничающих, отрицающих еще идею своего избавления, но уже, порой нехотя, начинающих прислушиваться к призыву понять правду. И никогда никто в Англии до Трессела не писал так, чтобы рабочие говорили: «Он − один из нас».

За мировоззрение, за служение трудовому народу, а вовсе не за литературные огрехи исключают Роберта Трессела из числа признанных писателей, причем делают это с видом полнейшей беспристрастности.