Филарет Московский

Русское общество раскалывалось на два лагеря. Европа готовилась к новой большой войне с Россией, которая разразится в 1850-е годы, и если лагерь, возглавляемый такими, как Филарет, укреплял Россию в ее нравственной и духовной готовности к грядущим новым тяжелым испытаниям, то лагерь, возглавляемый такими, как Герцен, неизбежно становился помощником Европы в ее безнравственной и бездуховной готовности к битве с русским самодержавием и русским христианством. Впервые этот второй лагерь пособников Европы стал обосновывать и само свое существование в Европе. Бакунин переселился на Запад уже в 1840 году. В 1847 году туда же последовал и Искандер со своим сердечным другом Огаревым. Формировалась заграничная ложа русских революционеров. Европа вновь олицетворяла антихристианскую революцию. Пройдет немного времени, и там разразятся раскаты новых потрясений, сопровождаемые выходом в свет «Манифеста коммунистической партии» Маркса и Энгельса, а старший цензор при особой канцелярии Министерства иностранных дел России поэт и дипломат Федор Иванович Тютчев категорически запретил печатание этой бомбы в нашем Отечестве. Он же в ответ на европейскую революцию конца 1840-х годов напишет свою великую работу «Россия и революция», которую напечатает в Париже на французском языке весной 1849 года. Из нее читатели узнают, что «для уяснения сущности огромного потрясения, охватившего ныне Европу, вот что следовало бы себе сказать. Уже давно в Европе существуют только две действительные силы: Революция и Россия. Эти две силы сегодня стоят друг против друга, а завтра, быть может, схватятся между собой. Между ними невозможны никакие соглашения и договоры. Жизнь одной из них означает смерть другой. От исхода борьбы между ними, величайшей борьбы, когда-либо виденной миром, зависит на века вся политическая и религиозная будущность человечества».

Глава двадцать третья РЕЛИГИОЗНАЯ БУДУЩНОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА 1847–1852

1 января 1847 года впервые праздновался День Москвы — ее 700-летний юбилей. Мысль об этом торжестве подал в своей статье Константин Сергеевич Аксаков. Предполагалось отметить славную годовщину либо весной, либо осенью. Но неожиданно из Петербурга пришло срочное указание отпраздновать всё 1 января. Сказалась ревность Северной столицы к славе Первопрестольной, и если город на Неве принято было именовать умом России, а Москву — сердцем, то, стало быть, ум отказал сердцу в празднике. Вместо пышных празднеств получились весьма куцые, и главным действующим лицом юбилея сделался митрополит, которому срочно сообщили, что надо в слове 1 января сказать о Москве, но времени для создания хорошей обзорной речи не хватало. Получилось довольно скомканно. Филарет говорил об особенности цифры «7» — в седьмой день окончание седмицы, семь седмиц составляют Великий пост и т. д. И вот, мол, теперь семь веков стоит град Москва.

В письме Антонию он сокрушался, что не имел «несколько свободного времени, чтобы осмотреть семьсот лет и открыть, что не всегда открывается первым взглядом, и сказать малыми многая».

Можно только сожалеть, представляя себе, какую он мог написать статью, посвященную юбилею Москвы, если бы не скоропалительное указание из Петербурга урезать торжества, ограничив их одним только днем 1 января.

В январе русское общество всколыхнулось спорами по поводу только что вышедших гоголевских «Выбранных мест из переписки с друзьями». Равнодушных эта книга не оставила. Подавляющее большинство суждений оказалось резко отрицательным, на Гоголя посыпались обвинения со всех сторон — и откуда он ждал, и откуда никак не предвидел. Разумеется, как свора собак, набросилась на Николая Васильевича вся атеистическая либеральная общественность во главе с желчным, умирающим от чахотки Белинским и уже собравшим чемоданы за границу Герценом. Здесь и не стоило ожидать восторгов, а только одной озлобленной осатанелой брани. «Статья о гнусной книге Гоголя могла бы выйти замечательно хорошею, если бы я в ней мог, зажмурив глаза, отдаться моему негодованию и бешенству», — клокотал Белинский. «По-вашему, русский народ самый религиозный в мире: ложь!.. — писал он в знаменитом письме Гоголю. — Приглядитесь пристальнее и вы увидите, что это по натуре своей глубоко атеистический народ. В нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности… Мистическая экзальтация вовсе не в его натуре; у него слишком много для этого здравого смысла, ясности и положительности в уме: и вот в этом-то, может быть, и заключается огромность исторических судеб его в будущем».

С нападками на Гоголя набросились Т. Н. Грановский, И. С. Тургенев, В. П. Боткин, П. В. Анненков, Леопольд Брант, барон Розен, Фаддей Булгарин, Осип Сенковский и многие, многие другие, коих имен и упоминание излишне.