Филарет – Патриарх Московский

Годы спустя, вспоминая свою двадцатилетнюю коммерческую деятельность в Новгороде, Сильвестр рассказывал молодому царю: «…Сам у кого што купливал ино ему от мене милая розласка без волокиды платежь да еще хлеб да соль сверх ино дружба в век ино всегда мимо мене непродаст и худого товару не дасть и у всего не доимет а кому што продавывал все в любовь а не в оман не полюбит хто моего товару и аз назад возму а денги отдам а о купли и о продажи ни с кем браньи тяжба не бывала ино добрые люди во всем верили и зде и иноземцы никому ни в чем не сьлыгивано не манено ни пересрочено ни в рукодельи ни в торговли ни кабалы ни записи на себя ни в чем не давывал а ложь никому ни в чем не бывала а видел еси сам какие великие сплетъки со многими людьми были да все дал Бог без вражды коньчалося».

Царь снова сплюнул вдруг погорковевшую от желчи слюну.

— Проклятый поп. Сдохнешь в монастыре!

Когда он в семь тысяч сорок седьмом освободил мать своего двоюродного брата Владимира Старицкого Ефросинью, и та набрала себе английских рукодельниц, Поп Сильвестр стал поставлять в мастерские княгини «рукодельный товар»: бархаты и камки, шелковые нитки и золотую тесьму для изготовления церковных плащаниц, «воздухов» и покровов. Товар он закупал у английских купцов, которые привозили в Архангельск для продажи шелковые ткани и фурнитуру, попавшие под действие английского закона, ограничивающего ношение дорогостоящей одежды и скупленные в Лондоне за бесценок.

Старицкие не забыли о Сильвестре. В семь тысяч пятьдесят втором году поп Сильвестр переехал в столицу, где по их протекции получил место священника в кремлевском Благовещенском соборе. При этом его связи с иноземными купцами, поставлявшими английские ткани, шелковые нитки и металлическую фурнитуру, сыграли немаловажную роль. Юная царица Анастасия Романова тоже основала собственную шитейную мастерскую.

— Вот через эти тряпки они её и травили, — сам себе тихо сказал царь и заплакал, понимая, что пророчества Сильвестра о Божьей каре основывались не на предвидении, а на знании.

С гибелью царского первенца тоже не всё было понятно. Кормилица, не удержавшая младенца, отчего-то умерла ещё до попадания в руки палача. Её нашли к вечеру в возке мёртвой с пеной на губах.

Иван Васильевич вздохнул. Прокричали первые петухи и он, поняв, что не уснёт, поднялся с постели и подошёл к образам.

— Господи Иисусе Христе сыне Божий, помилуй меня, — стал он снова и снова повторять «христову молитву».

* * *

Я царских тревог не испытывал, потому что тогда многого не знал, а потому спал, не смотря на то, что выспался днём, крепко и спокойно, но проснулся из-за этого гораздо раньше утреннего благовеста. Теперь у меня был свой спортивный зал, где можно было и побегать, и попрыгать, и помахать руками и ногами. Что я с удовольствием и сделал, не опасаясь дурных взглядов.

Моё тело крепло не по дням, а по часам, ибо я не ограничивался утренними тренировками. И в течении дня я то крутил колесо, то приседал и шёл «гусиным шагом», то отжимался на руках разными способами, то прыгал на скакалке и без неё, то позволял себе пробежаться с ускорением. Я был мальчишка, а мальчишкам было дозволено всё. Даже лазание по колодцам. Но о колодце потом. В моих тренировках, а охранники их называли «игрища», мне помогал царевич.

«Игрались» мы у центрального входа во дворец. Другого места в Слободе я так и не нашёл. Место было не плохое. Мимо парадного крыльца никто не ходил, и потому никто не мешал, особенно если расставить по периметру стрельцов. Площадь была посыпана песком, а это значит, что можно было не только кувыркаться и прыгать в длину и в высоту, но и бороться. Чем мы и занимались с царевичем целую неделю.

Он понял принципы ударов локтями и коленями и постепенно вникал в принципы перемещения качанием маятника. Сам я не задумывался, откуда я это всё знаю и умею. Я знал, что этим занимаюсь едва начал ходить. Отец забавлялся, когда я начинал, как он говорил, «танцевать медведем». Он даже просил меня: «Федюня, потанцуй, как медведь!» и начинал хлопать в ладоши.

Я не задумываясь, для чего нужны эти движения, просто «танцевал» переваливаясь с ноги на ногу, приседая, вскидывая ноги и похлопывая себя по ним руками. Получалось действительно что-то похожее на казачьи танцы, виденные мной на ярмарках, но потом я понял, что это сосем не танцы. Когда стал побеждать в драках более взрослых соперников, толкая их руками, пиная ногами и ловко уворачиваясь и закрываясь руками от их зуботычин.

К восьми годам «воинские пляски» мной были освоены надёжно и в преподавании их царевичу, я использовал методики объединенные в систему. Царевич сразу понял, что это не просто игрища, а серьёзная воинская наука, и отнёсся к нашим упражнениям по-взрослому. Тем более, что я повода и времени на «посмеяться» не давал. Занимаясь сам, я лишь допустил к тренировкам царевича, с условием: «не нравиться — иди гуляй».