Филарет - Патриарх Московский (СИ)

— Да, что же такое?! — закричал я. — Мы же говорили. Не пить ничего!

— Мне сказали, «ничего нового». А эти я пью каждый день.

— Вот, млять! — выругался я. — Отравление идёт постоянно. Срочно найти уголь! И принести!

Иван Васильевич вскочил, словно ужаленный.

— Уголь! — он закричал, — Уголь!

— Где тут кузня? — спросил я. — Сам пойду, выберу. Пусть проводят.

Царь выскочил за дверь.

— Где кузница, знаешь? — спросил он стражника.

Тот утвердительно кивнул.

— Проводи боярина к кузне, пусть наберёт угля сколько надо и сюда вернитесь. Быстро!

— Слушаю, государь и повин…

— Пшёл! Быстро!

Стражник с бердышем наперевес, выскочил из дворца, и так быстро метнулся в сторону, обратную от ворот, что всполошились и остальные стрельцы, до того спокойно дефилирующие по кремлю.

— Что случилось, Архип? — крикнул один. — Измена?

— В кузню! Царь послал в кузню! — крикнул тот, и ускорил бег.

Я за ним едва успевал.

Кузница находилась возле стыка двух каменных стен, звон её наковальни мы услышали издалека. Кузница больше походила на квадратную башню, так как возвышалась над кремлёвской стеной метра на три и заканчивалась трубой из которой валил чёрный дым.

В кузне, куда свет проникал через множество узких бойниц, было почти темно и я со света с трудом разглядел молотобойцев так орудовавших возле трёх наковален, что те пели, словно двенадцать колоколов.

Стрелец вошёл внутрь и я увидел, что он подошёл к одному из трёх мужиков и что-то сказал раз, другой, третий, а потом выволок его из кузницы за рукав.

— Говорю тебе, он скажет, что приказал государь. Что-то про уголь.

Слабых кузнецов не бывает. Этот выглядел соответственно. Его голый торс, перекатывался буграми мышц, и, как и руки, и лицо лоснился жирным потом. Едкий запах аммиака саданул в ноздри так, что едва не сшиб с ног.

— Надо собирать его пот, как нашатырь, — подумал я.

— Что надо, отрок?

— Нужен уголь, выжженный из дуба, — сказал я быстро но чётко.

— Уголь? Дуб? Вон куча, — показал он рукой с щипцами в темноту помещения и повернулся уходить.

Стражник посмотрел на меня, я лицом дал понять, что пусть идёт, а сам направился в нужном направлении. К полутьме глаза привыкли быстро и я выбрал несколько кусков древесного угля. Возвращались мы тоже бегом, привлекая внимание местных обитателей и приезжих. Причём некоторые вышли специально посмотреть на то, как восьмилетний отрок и царский рында с бердышем на перевес, бегают по территории Слободского Кремля, туда-сюда.

— Наверное, это, действительно забавно? И не каждый день, это уж точно, — подумал я, мысленно хмыкая.

Войдя в царицыну опочивальню, а это оказалась именно она, так как в углу стояла кровать с высокой периной и подушками едва ли не до потолка, я вошёл переведя дыхание.

— Вот, государь, прикажи принести воду для царицы.

— Покажи! — недоверчиво приказал царь и взял у меня один кусок угля. — Точно — уголь! И что с ним делать?

— Уголь такой сухой и чистый, что впитывает в себя всю грязь. А если его проглотить, он впитает яд, растворённый в кишках и выйдет вместе с… э-э-э… с переваренной пищей.

— С дерьмом? — уточнил царь.

— Да, — согласился я. — Я сам съём хоть целую меру… Хотя, столько не войдёт в меня… Ну вот этот кусок съем. Он совершенно безвреден.

— Как его есть? Кусать, что ли? — удивился государь.

— Разломать надо помельче и растолочь. Плошку пусть принесут и самую маленькую ложку, а ещё, если есть, то ступку и этот, как его… пестик.

Царь позвал рукой сидевшую в углу девку.

— Слышала, что надо?

Та испуганно закивала головой.

— Повтори, — попросил я.

— Плошку, ложку, ступку и пестик. Ступка тяжёлая.

— Поможешь ей, — сказал царь стражнику, который так и стоял в открытых дверях с отурытым ртом слушая на его ум совершеннейшую белиберду. — Да бердыш оставь. Бегом!

Девка сорвалась с места и ринулась из комнаты, рында исчез следом за ней.

— Точно не вредно?

— Да, сам попробуй, — сказал я и надкусив хрупкую чёрную угольную поверхность, передал другой кусок Ивану Васильевичу.

Тот сначала понюхал кусок угля, потом лизнул, брезгливо скривился и, чуть-чуть откусив, захрумкал.

— Ну, как, — спросил я.

— Никак, — ответил царь. — Вот бы кто увидел меня из бояр… Или митрополит…

Я позволил себе улыбнуться.

— Не лыбься! Губы у тебя чёрные.

— И у тебя, государь.

— Да-а-а… — задумчиво протянул он. — Губы чёрные, душа белая.

— Да-а-а… — повторил я вслед за ним. — Философично.

Я куснул ещё раз, царь машинально повторил.

— А ничего так, — хмыкнул он.

— Его можно просто после еды употребить, он всё скверное соберёт. И другие яды, кстати.

— Любые?

— Да. Но если сразу, то спасёт. Есть яды очень быстрые, от тех нет.

— Какие это быстрые? — странным тоном спросил царь.

— Я не разбираюсь в ядах, государь. Так грек-репетитор говорил. Лекарства от всего не бывает.

— Бывает, — вздохнул Иван Васильевич.

— Какое? — удивился я.

— Топор, — криво ухмыльнулся он.

— Не-е-е… Это не лекарство. От лекарства человек живой, а от топора, не очень.

— Не очень? — он рассмеялся и вспомнив про царицу, обернулся к ней, смотрящей на нас, испачканных чёрной сажей, испуганно. — Слышишь, душа моя?