Филарет - Патриарх Московский (СИ)

Я сидел на скамеечке и потихоньку охреневал, всё больше запутываясь. У меня не укладывалось в голове. Как это: создать опричнину, чтобы сохранить на её землях земщину? Земщину в опричнине? А в земщине тогда, что, земщины нет?

Я всегда думал, что в земщине — земские законы, а в опричнине, которую должен вот-вот организовать Иван Грозный, не земские законы. И вдруг спираль, в которую превратились мои мысли, раскрутилась. Оказалось всё совсем наоборот. Земские законы ввели по всей земле, и вот для того, чтобы сохранить новый устав, царь и совершил разделение государства на две части. Капец, что творилось у меня в голове. Сам «попаданец» корчился в судорогах, а я сделал выводы самостоятельно и гордился собой.

Самое интересное, что, как я узнал из «запасников памяти попаданца», Россию от поляков в 1611 году освободило земское ополчение, пришедшее с опричных земель. Фух! Разобрался кажись. Значит, я правильный сделал выбор, поселившись в Александровской Слободе.

Тем временем песок весь ссыпался, и я освободил царицу от игл, постепенно укрывая её покрывалом. Сделав последнее движение, пробуждающее «спящую красавицу», я прочитал пришедшие из чужой памяти стихи:

— Пора, красавица, проснись: открой сомкнуты негой взоры. Навстречу утренней Авроры, звездою Севера явись!

— Что это ты, Федюня! — испугался Иван Васильевич. — Чаю колдуешь?

Я вздрогнул словно сам очнулся. Мысли, мысли, мысли, будь они неладны.

— Куда мне колдовать. Навеяло строки складные. Как гимн церковный. Вот и проговорил.

— Гимн? Церковный? Я люблю гимны. Сам пишу. А ну, прочти.

— Помоги царицу одеть, государь, не прислугу же звать?!

Пока мы с Иваном Васильевичем одевали царицу, я усиленно думал, что ему наплести на счёт стихов. Придумал…

— Зима тут в этой жаре вспомнилась и царица спящая… Вот и родилось… Мороз и солнце! День чудесный! Ещё ты дремлешь, друг прелестный — пора, красавица, проснись: открой сомкнуты негой взоры. Навстречу утренней Авроры, звездою Севера явись!

— Ах, как прелестно! — вздохнула царица.

— Да уж… Как там у греков? Амур пронзил твоё сердце?

Я фыркнул.

— Скажешь тоже, государь. Какой Амур?

— А что за Аврора?

Мой взгляд, наверное, был такой уставший, что Иван Васильевич замахал на меня руками.

— Всё-всё, Федюня. Беру слова обратно. Скажи лучше, чем тебя одарить?

— Палаты ему подари, — сказала, потягиваясь и зевая, царица. — Всё равно ни я, ни ты, ни Ванятка там жить не будем. Вот и подари ему эти палаты, и от подати с жилья ослобони. Мал он ещё, а уже столько для нас сделал, что не всякий за пол жизни сделает.

— И впрямь! Пусть тебе отойдут. Живи в них. Тебе скоро и девку захочется привести. Вон какой уже…

Царь с удивлением, словно только что увидел меня впервые за целый день, выпучил на меня глаза.

— А ты что это такой… этакий?

— Какой: «такой этакий»? Расту я не по дням, а по часам. Кормите хорошо, вот и мужаю, да ношусь как угорелый.

— Да… Как там Москва?

— Сгорела поди, — безразлично сказал я. — Тут надо следить, чтобы Сободу не подожгли. Всё? Может пойду я? Повара уже истомились за дверьми ожидаючи. У меня кишка с кишкою ругается.

— Да-а-а… Я сейчас кого-нибудь съем, — сказала царица.

— И я голоден, словно полдня проскакал верхом. Может с нами поснедаешь?

— А может я внизу?

Мне хотелось сбежать и немного отдохнуть от царских расспросов, а так же подумать о чём-то своём, или вообще ни о чём не думать.

— Да, нет там никого, в столовой. В поварне придётся снедь выпрашивать. А нам сами принесут, — продолжал уговаривать царь.

— Останься, Федюня. Там и Ванятка, ждёт, небось…

Долго уговаривать себя я не считал полезным для здоровья как своего, так и царского, ибо милость у Ивана Васильевича легко превращалась в гнев. Нарвался я как-то на такую вспышку, однажды злоупотребив «скромностью», попав в немилость почти на двое суток.

— Конечно, ты как всегда прав, государь! Поем с вами.

Мы перешли в царскую столовую, расселись за общим длинным столом, устроенным теперь на европейский манер, где царь и царица сидят напротив друг друга. Ближе к царю сидел Иван-царевич и должен был сидеть я, а ближе к царице сидели бы её дочери, если бы выжили. Однако, чтобы царица не чувствовала себя одиноко, я, как её родственник, выпросил себе место поближе к ней. И царица за это была мне искренне благодарна.

Такой распорядок завёл государь после моих ему рекомендаций больше проводить времени с женой, поддерживая её в болезни.

Раньше царь обедал с ближайшими боярами, причём сидя за отдельным столом. Бояре же рассаживались по ранжиру. Так же принимала пищу и царица на своей половине.

Сейчас царскую кровать расширили положив две перины, в столовую установили длинный стол. Несколько раз за стол приглашались ближние царёвы и царицыны люди: воевода и дворецкий Данила Романович и его жена Анна Дмитриевна Палецкая, приближённая к царице, дочь князя Бориса Дмитриевича Палецкого и сестра жены брата царя Юрия.