Филе пятнистого оленя

Он смотрел на меня пристально, как-то очень внимательно — а я стояла, протянув руки, чтобы забрать у него пальто, которое он не собирался снимать. И изнутри у меня не по моей воле поднималось что-то, какая-то необъяснимая и независимая сила, заставляющая выставить дерзко грудки, подтянуть попку, отставить ногу кокетливо. И опустить наконец руки, и взглянуть на него, расширив глаза, и облизать губы как бы невзначай. Просто по привычке — без всяких там примитивных призывов.

— А, Вадим Юрский, конечно. Простите ради Бога…

Я повторила это уже совсем другим голосом, низким, но без всякого хрипа, очень таинственным и чувственным — по крайней мере мне так показалось. И застыла, все еще глядя ему в лицо, с эдакой хитроватой полуулыбкой. Собираясь уже заявить в своей обычной манере, что мое имя Анна, однако он может называть меня так, как ему будет угодно. Понимая вдруг, что слышала уже эту фамилию — это про него тогда Лариса рассказывала. И проглатывая заготовленную реплику, не поперхнувшись едва.

— Вот как… Вы — Юрский…

— Вас это огорчает? — Он посмотрел на меня с веселым удивлением. — Кстати, а где Степанкин — его что, нет?

Я заозиралась тревожно, в поисках какого-нибудь блокнота, в котором у меня могло бы быть расписание встреч — хотя бы для вида, чтобы ввести его в заблуждение. А потом, не найдя ничего подходящего, выдохнула решительно воздух.

— Вы знаете, он мне ничего не говорил — но у него там проблема с одним фильмом, это часто случается, увы… Представляете, мастер-кассету потеряли, а у нас эфир на телевидении, она уже в «Останкине» должна быть. — Я хихикнула фальшиво. — В общем, ему пришлось уехать в спешном порядке… Но… Может быть, кофе? Или чай? Может быть, вы его звонка подождете? А может быть, он подъедет вот-вот, раз вы договаривались…

Он усмехнулся вдруг — а я думала, что рассердится. Словно он хорошо знал нашего шефа и понял, что к чему. А я смотрела, как дура, на его лицо — молодое еще, ему не больше Сорока было, и жесткое. Очень привлекательное, выразительное такое, по-мужски красивое даже. Разглядывала волосы, короткие, серебристые на висках, и тяжелый подбородок, слегка прикрытый трехдневной, тщательно выровненной щетиной. И короткие аккуратные усы, очень темные по сравнению с седеющими волосами. И глаза — насмешливые, злые и наглые. Очень приятно наглые, очень…

— Вы так и не сказали, как вас зовут.

— Что? Ах да, Анна…

Я хотела еще добавить свою традиционную фразу, но осеклась внезапно, вдруг остро почувствовав всю ее идиотичность. Мучительно думая, что сказала бы она — ОНА — на моем месте, и не в силах ничего подобрать. «Только не называйте меня Аннушкой»? «Я люблю полное имя»? Всё это так по-идиотски звучало. Ну не «папа зовет меня деткой», в самом деле…

— Я вас здесь раньше не видел.

— Да? А, ну конечно. Я ведь не секретарь, я в монтажной обычно работаю. Занимаюсь, так сказать, творческой деятельностью. — Я хихикнула глуповато, представляя себя со стороны. Пухлую девицу на тугих ляжках, обтянутых белыми штанишками, с выпирающей под водолазкой грудью — девицу, заявляющую гордо, что она тут не секретарша какая-нибудь, она фильмы делает. Такая вот великая иллюзия.

— В самом деле? — Он усмехнулся опять. — Завидую тем режиссерам, которым выпадает честь с вами работать…

Я пожала плечами неопределенно, словно бы говоря, что он прав, в общем, но позавидовать по-настоящему можно лишь немногим из них. И выдвинула стул, приглашая его присесть — с гостями надо быть вежливой.

— Да, кстати, — спохватилась словно. — А как там Лариса? Как она себя чувствует?

Он посмотрел на меня непонимающе, провел рукой по коротким волосам, сбрызгивая на пол водяные капли.

— Нормально… наверное. А с ней что-то случилось?

— Ну, вы же в курсе — она ведь болеет…

— Нет, я не в курсе. — Он пожал плечами. — И что с ней — простудилась?

Он равнодушно так говорил, словно бы эта тема его совершенно не интересовала. Как будто он и вправду не знал, что она болеет. Делал вид, что слышит это впервые. И я улыбнулась понимающе, думая, что он прикидывается. Уж наверняка прописал ей какое-нибудь быстродействующее лекарство, этакую сексуальную ингаляцию. И уже не раз успел применить собственное целительное средство.

Я понимала его, конечно. Ни к чему ему было афишировать свои связи, тем более рассказывать о них какой-то малознакомой девице. Это было его личное дело — и он всем видом мне это продемонстрировал. Ну так Бог ему судья. Мне-то что, по большому счету…

— Хотите кофе?