Филфак (СИ)

— Илья, — лепечет Аня, начиная подозревать неладное. Она, как Золотая Рыбка, беззвучно приоткрывает рот и обезоруживает своей красотой. Такой чистой и нетронутой, лучезарной и хрупкой, что теряю дар речи. Всего один шаг, капля смелости, щепотка безрассудства — и граница между мной и Пуговицей навсегда будет стёрта. Но сквозь туман помутившегося сознания замечаю, как Аня несмело качает головой, и отхожу.

Румянцева тысячу раз права! Она только вчера рассталась с парнем, а я никак не вспомню свою Яну. На эмоциях наделать глупостей — большего труда не надо. Но разве стоит это Анькиной дружбы? Нет!

— Неотразим, говоришь? — пытаюсь перевести своё помешательство в шутку.

Щёлкаю девчонку по носу и улыбнувшись спешу к кипе сырых вещей. В кармане джинсов отыскиваю телефон Румянцевой, каким-то чудом выживший после падения в воду. И под недоумённый взгляд Пуговицы, врубаю камеру.

— Нужны доказательства для потомков! — как ни в чём не бывало пожимаю плечами и, гламурно надув губы, начинаю кривляться для селфи.

Пространство вокруг вновь заполняется Аниным смехом. Звонким. Непринуждённым. Он как микстура от кашля смягчает мои воспалённые чувства.

— Ядрёна кочерга! — суровый бас дяди Вани прерывает наше праздное веселье. С бутылкой «Столичной» под мышкой он огорошенный стоит на пороге собственного дома и недоумённо смотрит на меня. На его лбу залегли глубокие морщины, а глаза, того и гляди, вылетят из орбит.

— Ты какого хрена Валькины шмотки на себя нахлобучил, голубок? — гремит мужик и с грохотом ставит на стол бутылку.

— Валькины? — переспрашиваем с Румянцевой разом.

— А что по ним не видно, что бабские? — морщит нос пастушок, а потом плетётся к шифоньеру. — Я что сказал? На нижней полке.

Дядя Ваня открывает шкаф с другой стороны и швыряет в меня чёрными трениками и такого же цвета футболкой.

— Вот! Это Женькины. Сын у меня парень крупный — должно подойти. А как своё всё высохнет, на место вернёшь.

— Упс, — хихикает Пуговица, закусывая костяшку указательного пальца, пока дядя Ваня продолжает хозяйничать.

— Вот ещё носки сухие держи! А Валькино сними немедля и аккуратно, как было, сложи! А то она завтра после смены придёт и все твои нежно-голубые наклонности половником-то отобьёт! А ты чего лыбишься? — мужичок переключает внимание на Румянцеву. — Смешно ей! Что нормальные парни в городе закончились? Одни «эти» остались?

— Эти? – уточняет Аня, пока я снова включаю в себе железного человека с адской выдержкой. И вместо того чтобы метать бисер перед незнакомым мужиком, поскорее стягиваю с себя вещи некой Валентины и облачаюсь во всё чёрное, но неимоверно удобное и, главное, мужское.

— Дядя Ваня! – между тем не унимается Пуговица. — Илюха нормальный! Самый нормальный! Вы не подумайте! Это я вещи перепутала.

— Слепая что ль?

— Вроде нет, – улыбается Румянцева, но на всякий случай крутит головой. — Вот, телевизор вижу. На подоконнике герань стоит. А здесь…

Глаза девчонки жадно расширяются.

— Водка! — радуется Анька бутылке на столе, как ребёнок добавке мороженого. — То, что доктор прописал! Можно мне немного, дядя Вань?

— Тебе? Водки? — чуть не давится мужичок. Чую, что после встречи с нами желание пить у него отпадёт раз и навсегда.

— Да мне немного, не переживайте! — вполне серьёзно заявляет Румянцева. И если я понимаю, что девчонка всего лишь жаждет меня растереть, то несчастный пастушок, как ни щурится, разглядеть в девчонке достойного собутыльника не может.

— Погоди, хоть огурцов достану, — обречённо вздыхает хозяин дома и, скрипя половицами, лезет под стол.

— Огурцы? Не надо, дядь Вань, мы не голодные. Правда, Соколов?! Вы мне лучше налейте сколько не жалко.

— Рюмку в серванте возьми, — кряхтя, бурчит местный алкоголик.

— Не, рюмки мало будет, — потирая ладони в нетерпении, Аня взглядом выискивает посудину покрупнее. – Может, стакан есть или чашка какая?

Запыхавшись, дядя Ваня вылазит из-под стола с трёхлитровой банкой солёных огурцов, явно простоявших там не один год. Взгляд недовольный, затравленный какой-то. По всему видно, жаба душит мужика.

— Стакан ей подавай! — ворчит он, смахивая многолетнюю пыль с заготовки, а после ставит соленья на стол в аккурат к бутылке. — А тебе восемнадцать — то есть, красавица?

— Разумеется. Так что со стаканом? Нальёте? — ни в какую не отступает Пуговица.

— Что ж с тобой делать-то?

— Отлично! Раздевайся, Соколов! Сейчас будет жарко!

Пока дядя Ваня хлопает глазами, всячески изображая из себя радушного хозяина, Аня сама умудряется найти гранёный стакан. Не дожидаясь, пока жаба окончательно задушит пастушка, девчонка откупоривает бутылку и наливает себе водки по самый край.

Эх, надо видеть несчастное выражение лица Ивана, которое в этот момент красноречивее любых слов. Такое чувство, что Аня не спиртягу в стакан переливает, а тонкой струйкой выкачивает саму жизнь из хозяина дома.