Филин – ночной хищник

Улетучилось веселье, как и не было.

— Ты вообще-то знал, что Слон твой земляк, одессит?

— Нет, он не говорил.

— Коренной. В пятом или шестом поколении. Но, это не важно. Потеряли мы нашего Слона. Пока тебя в Кабуле выхаживали, его отправили в Ташкент. А там эти, чурки узкоглазые, у него отняли обе ноги, коновалы, мать их за душу! Инвалид, он, безногий. Две недели назад, сообщили, что перевели его в 411 госпиталь, что в Одессе. Там он сейчас. Знаешь адрес?

— Да уж… Улица Пироговская.

— Да хоть Блинная! — В сердцах произнес Батя. — У Слона нашего только мать, а он единственный сын. Всё хотел семью слепить, да детишек нарожать, не раз мы здесь до полуночи говорили… А-а, что и говорить!

На глазах Бати навернулись слезы, только теперь слезы были другие. Толи слезлив был командир, толи, от войн, чувства были обнажены, как нерв…

— Ты это, Андрей, сходи к нему. Ты ему должен… И вот ещё что…

Подойдя к сейфу, Батя тяжело вздохнув, достал красную сафьяновую коробочку и положил на стол перед Филином.

— Сам хотел, но думаю, если ты отдашь — ему будет в двойне приятно. Это его второй. И последний! Эх, Слон — Слон…

Открыв коробочку, Филин, увидел, покоившийся на белом атласе, орден Боевого Красного Знамени. Новенький, не потертый — цена за потерянные ноги…

— Представлял к Герою, — тихо произнес Батя. — Да там, «наверху», у них свои расклады, сказали, что два Героя за два года(!), да за одно и тоже(!), да в одном подразделении(!), не бывает. Суки! Даже орден «Лысого» не дали! Но, я буду не я если…

— Я понял, Батя. Не рви сердце.

— Да чего там! Только от сердца, как ты говоришь, одни ремни остались, на портупею. Как в какую-нибудь жопу лезть — это мы, а как отблагодарить вас, пацанов, так, это они получают висячки на китель да теплые места в штабах, суки!.. Ладно! Там всё зачтётся, каждому! — Командир поднял глаза к потолку.

— Обязательно, Батя.

— Так! Закончили с лирикой! Через двадцать минут праздничный ужин. Твои звёзды будем обмывать, Андрей. И те, что погонные, и те, что на китель! Иди, Филин, во взвод. Приведи в соответствующий порядок погоны, и готовься, разведчик, тебя сегодня «обмывают». Ну, шагом марш!

Филин не сдвинулся с места. Что-то не пускало его: толи во взгляде Бати увидел чего, толи еще что.

— Ну! Чего замер столбом?

— Батя, что-то ещё?

Командирский взгляд сверлил Филина, словно рентгеновский луч, не меньше минуты.

— А ведь заберут тебя «гэбари», ох, заберут, такие кадры — штучный товар. — Задумчиво произнес Батя. — Не хотел говорить, да видно шила в мешке не утаишь… Ты ведь знаешь, что Слон песни писал для всего отряда? Ну вот. О том, что ты жив, тезка твой узнал только в Одессе. Фу, бля!.. Не привычная ситуация… Короче. Слон написал письмо пацанам, поздравления там, с 23 февраля, и стихи. На, вот. Это тебе, Филин, песня посвящена… Салажата, уже её поют во всю, они-то не в курсе, у нас тут призыв пошёл, а вот «старики» молчат, что бы ни накликать Косую. А я думаю — ребятам из «Голубых беретов» отослать, знаешь, есть такой ВИА, там братишки афганцы поют. Может получиться из этого что-то?

Ладони у Андрея почему-то стали мокрыми, а сложенная вчетверо бумажка никак не разворачивалась:

Снова вижу я страшный сон,
Этот день я забыть хочу:
Вновь ползём среди скал вдвоём,
Другу я: «Погоди!» — кричу.
Снова выстрел — и он упал,
Снова вспышка в ногах моих…
Вновь тащу его среди скал,
Вниз, где сейчас свои.

Что мне орден, коль я без ног,

И ушёл навсегда Андрей?
Я, ведь, сделал, что только мог.
И не жалей меня, не жалей!
Что мне льготы без ног к врачу,
Если льют за окном дожди?
Если я по ночам кричу:
«Подожди, Андрей, подожди!»

Над Кабулом опять «тюльпан»,

Направляет свой путь домой,
Туда, где снова зацвёл каштан,
И мама верит то сын живой.
Над Салангом опять гроза,
Над Салангом снова бой,
И вновь я вижу его глаза,
И снова верю, что он живой!..

Что мне орден, коль я без ног?…

* * *

8 марта 1989 г. Одесса. Госпиталь.

Это была ранняя весна. Природа старалась во всю.