Филип Дик: Я жив, это вы умерли

В течение двух недель он ждал, не произойдет ли что-нибудь еще. Машина работала все хуже и хуже. Какие-то люди звонили ему и угрожали. Однажды ночью у Донны, разбуженной очередным звонком, началась истерика, она кричала, что на них вот-вот нападут. Дик тоже испугался, он вообще легко впадал в панику. Фил купил револьвер и начал патрулировать по ночам собственный дом, зажав в руке оружие, выискивая, не прячется ли кто в темных углах или за опущенными шторами. Он измучил своих друзей, описывая им опасности, которым подвергается, а также просил защиты у полиции. Но в полиции ему отказались помогать, а друзья уже привыкли к постоянным жалобам. Все знали, что Фил вечно создает вокруг себя атмосферу своих собственных книг, герои которых верят в то, что их преследуют невидимые враги. И роль друга такого героя заключалась в том, что он должен говорить ему: «Что за глупости, помилуй, выдумываешь ты все, это существует только в твоей голове». Поэтому друзья Дика обычно находили объяснения происходящему. Впрочем, в своих книгах он всегда доказывал, что в реальности прав был герой, несмотря на очевидность обратного. И вот реальность согласилась играть свою роль. Она уступила, стала филдиковской в этой борьбе, которая столкнула жизнь и книги друг с другом.

Не будет преувеличением сказать, что, вызывая полицию, Дик находился буквально в состоянии эйфории, как маленький мальчик, который любил пугать всех волком. И вот наконец волк и правда сожрал обманщика, и тот, сидя у хищника в брюхе, боится, что никто не придет на помощь, но при этом ликует, думая об угрызениях совести, которые вызовет у окружающих его смерть. В полиции уже просто бросили трубку, едва Дик начал говорить: мифоман с Гасиенда-уэй, из этого притона наркоманов, только его и не хватало, у них и без того много дел. В конце концов пришли два инспектора, без особого энтузиазма, зафиксировали размер нанесенного ущерба, а один из них, уходя, спросил у хозяина, какого черта он все это устроил. Другие полицейские, вероятно, отнесутся к его делу с тем же наглым высокомерием. Дик задрожал от ужаса, представив себе такую перспективу, и начал объяснять неожиданно высоким голосом, что он даже не застрахован. На следующий день, когда писатель принес в местное отделение полиции список похищенных и поврежденных вещей, там сперва отказались его зарегистрировать, а затем долго медлили с регистрацией под предлогом, что в этом районе не было ни одного заявления об ограблении. Наконец один полицейский полуотеческим, полуугрожающим голосом объяснил Филу, что в Сан-Рафаэле бунтовщики вроде него не нужны, так что будет лучше, если мистер Дик сменит место обитания, пока с ним не случилось чего похуже.

Филип потерял тогда практически все дорогие его сердцу вещи, которые он хранил в сейфе, а также стереосистему и, главное, ощущение безопасности, которое и без того было поколеблено. С другой стороны, он приобрел уверенность в собственной правоте и пищу для бесконечных размышлений. Вплоть до того дня, когда три года спустя с Диком случилось нечто более серьезное, он беспрестанно грыз и обсасывал эту кость: кто ограбил его дом 17 ноября 1971 года и почему?

Дик сразу отмел мысль о том, что это могло быть «обычное» преступление, совершенное местными подонками или кем-то из его прежних гостей. Использование взрывчатки полностью снимало в его глазах подозрение со всех этих мелких сошек, тем более что осведомитель Дика, о котором он лишь с таинственным видом сообщал, мол, это бывший фэбээровец, сказал, что такую взрывчатку использовали только в армии. Здесь целью никак не могло быть банальное ограбление, нет, известного фантаста хотели запугать, или же у него в доме что-то искали.

В силу одного из тех незначительных совпадений (которое Дик, вероятно, счел бы весьма важным — прекрасный пример синхронничности Юнга) меня самого ограбили именно в тот момент, когда я начал писать эту главу. Благодаря чему я узнал подробности от полицейского, явившегося запротоколировать акт кражи, что каждый, кто обращается в полицию с подобной жалобой, почему-то уверен, в основном безосновательно, что вор действовал не наобум, он хотел найти нечто конкретное. Пострадавших смущает, что грабители взяли какую-то безделушку, оставив при этом более ценные вещи, и они ломают голову, пытаясь найти некое логическое объяснение этому факту, тогда как в большинстве случаев все объясняется спешкой или незнанием.

Однако на Дика это подействовало просто угнетающе. Если кто-то решил взорвать его сейф, рассуждал он, то стало быть внутри находилось нечто особо ценное или компрометирующее. Во всяком случае, у взломщиков наверняка имелись подозрения, что такое возможно. Но что бы это могло быть? Вновь возникла идея, что в одном из своих романов он случайно открыл некую опасную истину, сам того не подозревая.