Филип Дик: Я жив, это вы умерли

Он прочел также в одном популярном журнале краткое описание некоего психологического опыта: на черной доске чертят две линии, причем А явно длиннее, чем Б. Затем доску показывают группе из пяти человек и просят их сказать, которая из линий длиннее, А или Б. Как только улеглось всеобщее веселье по поводу столь смехотворного теста, участники исследования начали отвечать. При этом четверо из группы, сообщники экспериментатора, утверждают, вопреки очевидности, что Б длиннее А. И пятый, который является единственным подопытным, в конце концов тоже отказывается верить своим глазам, и присоединяется к общему мнению, хотя это и не проходит бесследно для его психики. Именно такого рода эксперименты проводили тоталитарные государства в большом масштабе. Они развили способность показывать людям стул и заставлять их говорить, что видят стол. Даже лучше: они заставляли людей в это поверить. С этой точки зрения история, которую Филип Дик, направляемый Оракулом, рассказал в своей книге, была не такой уж нелепой. Он даже затронул некую глубинную истину.

«Конечно, — размышлял он, — гипотеза выглядела бы более правдоподобной, развей я ее в обратном направлении. У демократии, даже пораженной „охотой на ведьм“, нет столь серьезных причин поддерживать в головах людей мысль о том, что они живут в тоталитарном режиме; напротив, если бы Германия и Япония выиграли войну, можно было бы без труда представить, что они заставляют верить в обратное американцев, чтобы более уверенно господствовать над ними. Те продолжали бы вести тихую мирную жизнь в пригородах и нахваливать свою конституцию, не зная, что все поголовно являются подданными Рейха. Год за годом миллионы их сограждан исчезали бы бесследно, и никто бы не обращал на это внимания, не задавал бы вопросов, настолько силен в человеке инстинкт незнания, стоит только его поощрить. Но в этом случае именно у Фила Дика, жителя так называемой свободной Америки, а не у Хоторна Абендсена, его вымышленного двойника, возникли бы подозрения, которые и легли бы в основу романа.

Однако именно такой сюжет я только что и набросал.

Спокойно».

Дик тряхнул головой, потянулся, чтобы избавиться от наваждения: что за нелепые рассуждения? Еще раз бегло просмотрел комментарий к гексаграмме, надеясь, что он вдохновит его на создание иного финала.

«Только сердце, свободное от предрассудков, способно принять истину».

Представляя, как он скажет это разгневанному издателю, Дик прыснул. Затем сделал последнюю попытку.

Мон, безумие молодости.

«Это не я ищу молодого безумца, нет, это молодой безумец ищет меня. В первый раз я предоставляю информацию. Если он спрашивает во второй, в третий раз, это уже называется назойливость. Если он слишком назойлив, я вообще ничего не сообщаю. Постоянство полезно».

— Хорошо, хорошо! — воскликнул Дик раздраженно. — Я понял.

Следовательно, рассудил он, Джулиана сказала все, что нужно было сказать. Дик напечатал слово «конец», а затем вернулся в дом к Анне, думая, что неплохо бы прочесть последние страницы книги «Саранча», чтобы узнать, шла ли в ней речь о нем самом и каким образом тот, другой писатель, выпутался из этой непростой ситуации.

Глава седьмая IDIOS KOSMOS

Как и предсказывал Оракул, «Человек в высоком замке» стал первым успехом в карьере Дика: он получил премию «Хьюго», самую значительную награду, на какую может надеяться американский писатель-фантаст.

Несколькими неделями позже пришел толстый пакет, в котором лежали все его одиннадцать серьезных романов, а также письмо от литературного агента, объясняющего, что он сделал все, что мог, но что это никому не нужно, так что, к сожалению, впредь он больше не собирается иметь дело с этим видом творчества господина Дика. Филип был разочарован, но ничуть не удивлен. Он привык к мысли, что некое неизвестное и вместе с тем непреодолимое, как магнитное поле, препятствие отделяет его от этой земли обетованной, серьезной литературы.

Жребий был брошен: он скорее станет царем в своей деревне, чем вторым в Риме. С кармой шутки плохи, полушутя говорил он.

Этот двойной приговор, видимо, сильно ударил как по самолюбию Филипа, так и по самолюбию Анны. Однако одновременно Дик начал понимать, что ему таким образом указали на место, которое принадлежит ему, и что только здесь он сможет развернуться во всю ширь. В том, что он нашел свое призвание, писателя прежде всего убедили пережитое ликование и ощущение мастерства, даже в большей степени, чем премия, от которой он надеялся получить также и материальные выгоды, но безуспешно. При этом в зазеркалье он играл роль Хоторна Абендсена. То, что Дик писал там, что могло пройти только под видом научной фантастики, и только он был в состоянии это написать. Тем хуже, если при этом он должен был оставаться бедным, непонятым или известным лишь в ограниченных кругах; он смирился с этим, и не без причины, ибо догадывался, что отсутствие выбора было его удачей.