Филип и другие

Филип — девчонка
Филип — психочудик
Филипа не примут в игру.

— Кончай, — сказала девочка, — заткнись, пусть играет с нами.

— Нет, мы его не возьмем.

— Пошел вон, — сказала она, и мне: — Пошли?

— Куда? — спросил я, но она высоко подняла брови, так, что глаза у нее стали огромными, и ответила: — В Африку, разумеется.

— Но Африка страшно далеко.

— Что за идиот! — крикнул мальчик. — Африка совсем рядом — за углом — на соседней улице.

— Заткнись, — повторила девочка, — заткни свой дерьмовый рот. — Идем? — спросила она меня, я перелез через забор, и мы пошли на соседнюю улицу.

— Если ты возьмешь его, я с вами не пойду, — сердито закричал мальчик, — потому что у него девчачья прическа и он не знает, где Африка.

Я хотел сказать, что прическа у меня вовсе не девчачья и что я знаю, где Африка — за углом, на соседней улице, но девочка сказала:

— Он пойдет со мной.

И мы ушли вместе, а мальчик остался у забора и вдруг закричал:

— Филип с Ингрид по-дру-жились! Филип с Ингрид по-дру-жились!

Мы не оглядывались, и я спросил:

— Это правда?

— Я пока не знаю, — сказала она, — мне надо еще подумать. Африка здесь, за углом.

Африка оказалась пустырем, на котором собирались строить дома, там стоял огромный щит, а на нем — реклама:

Покупайте Дома

Которые Будут Здесь Построены

Ингрид плюнула в сторону доски.

— Дерьмовая доска, — сказала она.

На пустыре было полно ям и большой пруд, покрытый блестящей ряской. Там и тут попадались проплешины серого, спекшегося песка и маленькие холмики жирной желтой земли, похожей на глину, — но кое-где росли кустики, высокая острая трава, зверобой и лютики.

Ингрид шествовала впереди меня через Африку по узкой тропке и колотила палкой по сухим кустам, а оттуда с грозным жужжанием вылетали гигантские мухи.

Мы уселись на голом, открытом месте.

— Ты запасся провиантом? — спросила Ингрид. Но у меня, конечно, ничего не было. — Тогда мы должны сперва раздобыть провиант, — решила она, и мы пошли по другой дорожке в сторону домов.

— Зайдем в этот магазин, — сказала Ингрид, — они не торгуют конфетами, только шоколадом в плитках. А ты должен спросить: у вас конфеты есть?

— Зачем, — спросил я, — если у них все равно нет конфет?

— Не скажу, а то испугаешься.

— Меня ничем не испугать, — похвастался я. — Если я это сделаю, я стану твоим другом?

Она кивнула: да.

Мы вошли внутрь, звякнул колокольчик, и вышла толстая тетка в блестящем черном халате.

— Скажите, пожалуйста, у вас есть конфеты? — спросил я.

Нет, конфет у нее не было.

Мы вышли, и Ингрид побежала и бежала, пока мы не свернули за угол.

— Смотри, — она осторожно раскрыла сжатые кулачки, и я увидел, что в руках у нее полно изюма. Она аккуратно пересыпала добычу в карманы платья.

— Теперь я твой друг, — сказал я, подал своей подружке Ингрид руку, и мы пошли назад в Африку и съели весь изюм, сидя на желтом холме, с которого нам была видна вся Африка, до самых дальних ее границ.

Моя подружка Ингрид теперь молчала, только смотрела на меня.

Она повернула голову так, что волосы рассыпались у нее по плечам, но глаза ее оставались неподвижными. Я тоже смотрел на нее, потом указал рукой вбок и сказал:

— Вон те кусты называются дрок.

Но моя подружка Ингрид не ответила, она смотрела на меня. Потом мы услышали, что вдали зазвонил колокольчик. Ингрид вскочила, и я за ней.

— Это звонят у нас дома, — сказала она и добавила: — Я очень хочу дружить с тобой. — И, не закрывая рта, моя подружка Ингрид быстро поцеловала меня, так что губы мои стали мокрыми, а ее зубы коснулись моих. Потом она убежала. Мне нетрудно было найти дорогу назад; вдоль тропинки валялись осыпавшиеся с кустов сухие листья.

На прут ограды перед домом дядюшки Александра была наколота записка. Я развернул ее и прочел: «Твой дядя — жопочник». В это время на дорожке, ведущей в сад, появился дядюшка, и я сунул бумажку в карман.

— Где ты был? — спросил он.

— В Африке, дядя. С моей подружкой Ингрид.

— Тебе пора на поезд, — сказал он. — Вот твой чемоданчик.

И он исчез в саду.

***

Прошло ровно шесть лет — и я снова приехал к дядюшке Антонину Александру, чтобы пожить у него. Теперь мне нетрудно было дотянуться до звонка, но я подумал, что он, скорее всего, снова сидит на террасе, и обошел вокруг дома. Первое, что я увидел, были его руки.

— Ты тот самый Филип? — спросил он.

— Да, дядя, — ответил я.

— Ты принес мне что-нибудь?

Я подал ему рододендроны, которые только что срезал в соседнем саду.

— Твой подарок заслуживает самой высокой оценки, — сказал он и, не вставая — потому что за это время он постарел еще сильнее, — чуть-чуть поклонился, и голова его вышла из тени на свет.

— Садись, — сказал он, но на террасе больше не было стульев, и я сел у его ног, спиною к нему, на деревянные ступеньки.