Филипп Август

Этот побудительный мотив приобрел особую силу в конце XII века. Странные пророчества возвещали о наступлении новых времен, когда миру явится король, который станет монархом греков и римлян. Действительно, с конца XI столетия получил распространение трактат Адсона об антихристе и одна выдержка из прорицаний тибуртинской сивиллы, в которых возвещалось о таких событиях. Новое королевство, следовательно, должно было возникнуть в границах Древней Римской империи, и понятно, что его создание началось бы в землях средиземноморского региона. Разве не было это дополнительным стимулом, чтобы решительно ввязаться в дело? Мог ли Филипп позволить в одиночку пытать счастья Ричарду Львиное Сердце, а также императору, Фридриху Барбароссе, чьи советники всеми силами старались использовать эти пророчества к выгоде для своего государя?

Филипп Август был верующим, и христианский долг побуждал его принять участие в крестоносной авантюре, но он не забывал ни о своей собственной славе, ни об интересах своего королевства. Умудренный тяжелыми испытаниями первых лет своего правления, он знал, что никакое королевское действие не является нейтральным и что этот заморский поход может привести к непредсказуемым осложнениям. Поэтому он принял меры, призванные сгладить негативные последствия его отсутствия. Задумал ли он уже тогда воспользоваться крестовым походом, чтобы завладеть французскими фьефами своего вассала, короля Англии? Этот вопрос-обвинение омрачает память о Филиппе, а изучение событий в их развитии позволяет дать на него лишь частичные ответы. Ясно одно: грандиозное и завораживающее противостояние между Ричардом Львиное Сердце и Филиппом Августом началось.

Предпосылки Третьего крестового похода

Латинские государства были в опасности. Участники Второго крестового похода не смогли отвоевать графство Эдесское. Салах аль Дин (Саладин), племянник правителя Алеппо, в 1171 году сверг династию Фатимидов в Египте, а затем 4 июля 1187 года одержал победу при Хаттине над Ги де Лузиньяном, мужем Сибиллы, королевы Иерусалимской. Это была ужасная катастрофа. В битве погибло большинство латинских рыцарей, равно как и множество защитников крепостей, неосмотрительно принявших участие в военной кампании. С великой легкостью Саладин завладел большим количеством «франкских» замков и городов: 10 июля пала Акра, затем Яффа и Бейрут. Наконец 2 октября капитулировал Иерусалим, и Саладин распорядился об эвакуации христиан.

От королевства Иерусалимского остался только Тир, защиту которого обеспечил пьемонтец Конрад Монферратский, прибывший туда в июле 1187 года. Княжество Антиохийское практически сжалось до пределов самой Антиохии, а графство Триполи — до пределов Триполи, Тортозы и замка Крак-де-Шевалье. Латинские государства, таким образом, превратились в узкую полоску прибрежных земель, и только очень большое подкрепление могло их спасти. Архиепископ Тирский прибыл на Запад возвестить о беде[100]. Только что избранный на должность понтифика, папа Климент III сразу отдал приоритет в своих действиях подготовке нового крестового похода. Он заключил мир с императором, обещав короновать его сына. Тогда Фридрих Барбаросса дал крестовый обет во время сейма, проходившего в Майнце весной 1188 года, и велел нашить на свое парадное одеяние белый крест — символ обязательства отправиться за море. Вместе со многими рыцарями и прелатами он, не мешкая, собрал большое войско, которое двинулось в путь уже в мае 1189 года.

Убедить королей Франции и Англии было намного трудней. Не доверяя друг другу, Филипп II и Генрих II медлили с выступлением, несмотря на то что дали крестовый обет 13 января 1188 года. Это случилось в ходе их встречи в Жизоре, под влиянием легата Генриха, кардинала Альбано, эмиссаров, прибывших из Святой Земли и энтузиазма церковнослужителей и рыцарей, которые дали обет выступить в крестовый поход в большом числе. Сторонники двух королей уже начали уставать от их непрестанной борьбы, и вассалы Филиппа II не замедлили покинуть его лагерь в августе 1189 года[101]. Вероятно, к тому времени уже истек формальный срок их военной службы, равнявшийся сорока дням в году. А кроме того, не пытались ли они таким образом указать королям, что их распри уже приобретают скандальный характер на фоне столь тяжелого положения латинских государств?